Палеонтология антрополога. Книга 2. Мезозой

Маастрихстский Asteriornis maastrichtensis из Бельгии, известный по целому скелету, морфологически подходит на роль предка куриных (выдвигалось предположение, что он мог бы быть и общим пращуром всех гусей и кур, но астериорнис слишком уж припозднился, ведь в это время уже жили довольно продвинутые гусеобразные, да и строение у него всё же слишком куриное). Его загнутый вниз клюв внешне (с точки зрения антрополога — дилетанта в вопросах птичьих и динозавровых «лиц») очень уж напоминает морду теризинозавров и орнитомимозавров, хотя и у некоторых кур челюсть такая же. География этой мелкой недоперепёлки ставит под сомнение гипотезу о гондвандской прародине беззубых птиц (кстати, в одном местонахождении с астериорнисом найден и аналог зубатого ихтиорниса), а предположительная жизнь на побережьях наводит на мысли, в каких условиях возникли современные птицы и как они могли пережить позднемеловое вымирание.

Работа над ошибками

Нижняя челюсть из сантона-кампана Казахстана первоначально была описана как принадлежащая овираптору, а потом — гигантской птице Samrukia nessovi. Челюсть вдвое больше, чем у страуса, так что либо размах крыльев был около четырёх метров, либо птица была нелетающей и достигала высоты два-три метра. Однако новый пересмотр показал, что самрукия с большой вероятностью была большим птерозавром.

Кстати, высказывалось мнение, что гаргантюавис тоже мог быть гигантским птерозавром, но детальное сравнение всё же подтверждает его птичью или по крайней мере тероподную натуру.

Показательно, что практически все меловые высшие птицы — водные и околоводные. Единственное исключение — передняя часть нижней челюсти из маастрихта Вайоминга, по очень характерной форме определённая как принадлежавшая попугаю (Psittaciformes). Впрочем, палеонтологическая ирония заключается в том, что даже эоценовые попугаи ещё не обрели попугайского клюва, тогда как в маастрихте целый ряд динозавров, например, ценогнатовые овирапторовые, имели именно такую морду, так что та челюсть принадлежала динозаврику.

Итак, к концу мела пернатых вполне хватало и вроде бы часть из них была очень похожа на современных птиц. Однако не надо думать, что, оказавшись в позднемеловом лесу, мы бы расслабились под знакомый щебет и почувствовали себя как дома. Всё же преобладавшие тогда энанциорнисы не были совсем современными птицами. Вероятно, одна из их проблем состояла в несовершенном противопоставлении пальцев на стопе. Лишь Rapaxavis pani имел длинные пальцы стопы с кривыми когтями, приспособленными к сидению на ветках; показательно, что у него же были очень короткие пальцы на кистях. Получается, энанциорнисы лазали по деревьям почти как ящерицы, а вовсе не как нормальные птицы. Но экологическую нишу они занимали, не пуская туда веерохвостых, шлёпавших по берегам водоёмов. Не исключено, что широкое распространение цветковых растений с их богатым ветвлением и многочисленными тоненькими гибкими веточками, в отличие от геометрически-жёстких голосеменных, стало проблемой для большинства энанциорнисов. Тут-то они столкнулись с конкуренцией со стороны как веерохвостых, так и млекопитающих, имевших ловкие лапки с цепкими пальчиками и развивавших бег и прыгание по кронам. Млекопитающие же были в основном хищными и наверняка любили энанциорнисовые яйца и птенчиков. Звери набирали обороты…