Палермские убийцы

— Ради бога! — всполошились отец с матерью, хватая его. — Осел дона Пьетро, — объяснили они инженеру, — любит бешено кататься по земле, задрав ноги кверху. Нэнэ очень похоже его изображает.

Мальчику дали колбасы.

— Лимонада, — захныкал Лулу, — лимонада, лимонада…

— В Неаполе, — пообещали все, включая инженера.

Чтобы добиться своего, Лулу непереносимо ныл на одной ноте, а Нэнэ использовал угрозы и шантаж. Инженеру больше импонировали решительные и быстродействующие методы Нэнэ, плач Лулу отчаянно действовал ему на нервы.

Поцелуи родителей успокоили Лулу. Щекотливая тема святой лестницы тем временем, слава богу, отпала.

— Вы не женаты, — установила защитница обетов, метнув быстрый взгляд на левую руку инженера и не увидя обручального кольца.

— Когда у человека голова на плечах, он не женится, — сострил муж.

— Что верно, то верно, если судить по тебе: ты ведь женат, — согласилась супруга.

— А я думаю, — сказал инженер, — что люди с головой на плечах рано или поздно женятся, я тоже это сделаю, с опозданием, но сделаю.

— Слышишь, — укоризненно спросила жена, — что говорят умные люди?

— Но я ведь шучу… Хотя в целом, если отбросить шутки и посмотреть на вещи объективно, брак — это ошибка… Лично у меня нет оснований жаловаться: моя жена — поверьте, я не ради красного словца говорю и не для того, чтоб ей польстить, — моя жена настоящий ангел, — супруга потупила неожиданно просветленное лицо, — и у нас растут два ангелочка… — Он погладил Нэнэ, сидевшего ближе к нему, и Нэнэ, отвечая на ласку, потерся лоснившейся от колбасы рожицей о его шелковую рубашку — праздничную рубашку, которую он не успел переодеть после венчания шурина.

— Рубашка! — закричала мать. Но было слишком поздно: шелк украшали жирные разводы.

— Радость моя, ты испортил папе рубашку, — посетовал отец.

— Еще колбаски! — потребовал Нэнэ.

— Упомяни еще раз колбасу — и ты пожалеешь, — предупредил отец, — придет фельдфебель и тебя арестует.

— Я ее не упоминаю, я ее хочу, — выкрутился Нэнэ, легко обойдя запрет.

— Он дьявольски умен, — с гордостью сказал отец.

— Я ее хочу, — повторил Нэнэ.

Отец был непреклонен:

— Нет, нет и нет!

— Вот приедем домой, — пообещал Нэнэ, — я тете Терезине расскажу, как вы с дядей Тото ее обзывали.

— Мы ее обзывали? — заволновалась мать, расстроенно прижимая руку к груди.

— Ты с папой. Вы говорили дяде Тото, что она скряга, не моется и строит козни… — беспощадно напомнил Нэнэ.

— Я дам ему колбасы, — сказал отец.

— Давай, — согласилась мать, — а когда он будет весь в крапивнице, весь золотушный, он пойдет к тете Терезине, чтобы она его чесала.

— Я буду чесаться об стену, — победоносно заявил Нэнэ, хватая протянутую отцом колбасу.

Глядя на родителей Нэнэ, на их немой ужас, инженер представил острое и подвижное, как у хорька, личико тети Терезины. Чтобы отвлечь их от горестных мыслей, он возвестил:

— Вот и Неаполь.

Огни города уже светились в ночи.

Сообщение встряхнуло Лулу, томно, словно в полусне, привалившегося к девушке, и он отчаянно завопил, что хочет лимонада.

Пока поезд скользил вдоль платформы, выкрики: «Наполеон! Наполеон!»— заинтересовали Нэнэ.

Отец объяснил, что так называются слоеные пирожные с кремом, Нэнэ с готовностью и присущей ему учтивостью выразил желание съесть одно пирожное. Инженер купил лимонад для Лулу и наполеон для Нэнэ. Такое внимание к детям вызвало бурные изъявления благодарности и формальные представления: учитель Миччике, инженер Бьянки.

Откусив наполеон и выказав непреодолимое отвращение, Нэнэ, в ознаменование торжественной минуты знакомства, с размаху, точно бутылку шампанского при спуске корабля на воду, бросил пирожное — разумеется, целясь в отца и чуть не попав ему в лоб.

— Хулиган! — в один голос заклеймили его синьор и синьора Миччике.

— Сами ешьте эту гадость. А я хочу трубочку.

— Трубочку? — удивился отец. — Откуда я тебе ее возьму в Неаполе на вокзале, трубочку?

— А мне на…ть: хочу трубочку, и все! — заявил Нэнэ, обнаруживая склонность к сильным выражениям, о которой инженер до этого не подозревал.

Девушка рассмеялась. Синьор и синьора Миччике, готовые сквозь землю провалиться, пригрозили, что сейчас появится фельдфебель с хлыстом и наручниками, даже попросили инженера выглянуть в коридор: наверняка фельдфебель, возмущенный сквернословием Нэнэ, уже близко. Инженер выглянул и подтвердил, что видит фельдфебеля.

— Фельдфебель рогоносец, — произнес Нэнэ шепотом: ему было страшно, но он не хотел сдаваться.

Между родителями вспыхнул спор — где и от кого Нэнэ научился выражаться. Рассадником нецензурщины, по мнению госпожи Миччике, был клуб, куда отец обычно брал его с собой под вечер, а самыми непосредственными виновниками лингвистической неразборчивости маленького Нэнэ — некто Калоджеро Манкузо и Луиджи Финистерра, молодые лоботрясы, не нашедшие себе лучшего развлечения, чем портить наивного ребенка.

— Вы не представляете, — сказала синьора Миччике инженеру, — чему они его учат, каким страшным вещам, даже про угодников божьих, даже про святейшего папу… Хорошо еще, что мальчик быстро забывает.