Палестинские рассказы (сборник)

– О том, что написал С. в своём очерке, я знала уже давно – обо всём этом мне рассказал сам Йосиф. Рассказал во всех подробностях – и как воевали, и как убивали. В ту войну он командовал одним из подразделений, которое штурмовало город. И именно его рота первой прорвала оборону города. Он стал героем той войны и перед ним открывались большие перспективы.

Поначалу всё складывалось для него удачно, но вдруг он начал испытывать приступы стыда. Сначала это были лишь мысли, которые появлялись в его сознании совершенно неожиданно и как будто случайно. Он гнал их от себя и быстро находил оправдание своим действиям. Но потом эти мысли стали посещать его всё чаще, а с ними появились раскаяние и стыд за содеянное. Ему предлагали различные должности, но он от всего отказался и старался быть как можно более незаметным. Приступы стыда и страха посещали его всё чаще, он стал болеть, потом всё реже выходил из дому, а потом и вовсе замкнулся.

– Он боялся, что всё раскроется?

– Да, этого он боялся всю жизнь. Стыд и страх раскололи его личность на несколько частей, как молния дерево. Но главная его проблема заключалась в потере лица.

– В каком смысле? – спросил я.

– В том смысле, что он боялся самого себя, боялся признаться себе в том, кто он на самом деле. Вместо этого он пытался придумать себе маску. Их у него было много.

– Это началось тогда, во время той войны? – спросил я.

– Да, – ответила Мирьям. – Штурм города начался с массированного обстрела, после которого все улицы были завалены трупами. Там погибли целые семьи. Тела убитых потом собирали и хоронили ещё несколько недель. Среди убитых были старики, женщины, дети… Но тогда это никто не брал в расчёт. Городское ополчение отчаянно сопротивлялось, первые атаки нашей армии были отбиты, и ополченцам даже удалось оттеснить наступавших на восемнадцать километров от города и снова овладеть деревнями, которые были ранее заняты нашей армией. Но потом начался новый штурм и наши части обрушили на город всю имевшуюся у них огневую мощь. Подразделение, которым командовал дядя, первым ворвалось на окраины города. Оказывать сопротивление было уже некому – все дома на окраинах были либо разрушены, либо изрешечены пулемётными очередями. Живых в этих домах уже не было. Они либо погибли, либо бежали – кто мог. Всё сопротивление сосредоточилось в центре города, и, когда Йосиф со своим подразделением вышел к центру города, из городской ратуши по ним ударил пулемёт. Этой пулемётной очередью был смертельно ранен его близкий друг, с которым они бежали от немцев в начале войны, а потом скрывались в лесу. Пули буквально изрешетили его и умирая он отчаянно пытался ухватиться за что-то лишь ему одному видимое, как будто то была ускользающая от него жизнь. Йосиф пытался остановить кровь из ран умирающего друга, но та хлестала, как вода из сорванного крана, и он ничем уже не мог помочь другу, лишь обнимал бьющееся в конвульсиях тело. Смерть друга лишила дядю разума. Когда бой закончился, ему сообщили, что возле железнодорожной станции прячется несколько сот арабов, и, возможно, они вооружены. Он тут же сел в джип и рванулся туда. Оказалось, что там прятались несколько семей – женщины, дети, старики. Были там и мужчины. Сколько было всего там людей, дядя не помнил, скорее всего, несколько десятков. Все они были беженцами и спасались от войны. Увидев солдат, эти люди побежали через железнодорожное полотно в надежде спастись в ближайшей оливковой роще. Но дядя начал расстреливать их из пулемёта, установленного на джипе. Он стрелял и не мог остановиться до тех пор, пока у него не кончились патроны. При этом он не испытывал ничего, кроме злорадства. Он говорил мне, что в этой радости было что-то очень похожее на то чувство, которое испытываешь в момент оргазма. Ему хотелось стрелять и стрелять в этих людей и видеть как они падают.

– Мои руки, – говорил он, – будто приросли к пулемёту, и мы с ним стали одним целым.

– Он сам тебе об этом рассказывал? – спросил я.

– Да, – ответила она, еле сдерживая слёзы. – И ещё он сказал, что в тот миг и потом тоже, он убивал бы их снова и снова, если бы у него была такая возможность.

– Он мстил за друга?

– Нет, это уже было что-то вроде помешательства. Спустя какое-то время он не испытывал ничего, кроме полного безразличия ко всему вокруг.