Палимпсест. Умаление фенечки

– Фу ты… Горячо… – начал всасывать в себя воздух, остужая лёгкий ожог. – Бр-р-р! Я же всех их, каждого уже сдавал в дурку – знают мою тяжёлую руку. Я ведь уже всех хотя бы однажды сдал, а кого из упрямых и по два-три раза. Сам себя даже сдавал: чтобы не заподозрили, ну и из интереса. Мало приятного, конечно. Больше не стану – в смысле, сдаваться сам. Вот, теперь ты один остался.

«Да, – подумал я с некоторым напряжением. – Такое действительно может быть. И чего же он ждёт от меня?»

– Слышал, что ты писательствуешь.

– Ну есть немного. А что, нельзя?

– Это же надо! И он ещё спрашивает! Конечно, нельзя. А ты думал…

Гость распечатал сразу две конфеты и дуплетом отправил их в рот, придавая этому действу какой-то скрытый и понятный только ему одному символизм.

Я налил себе кипятка на полчашки и выпил немного.

– Я тебя затаскаю, сначала туда сдам, потом ещё куда. Сейчас много вариантов.

– Может, тебе в морду дать? – спросил я беззлобно.

Сосед выпучил глаза, стал вращать ими в быстром, немыслимом для нормального человека темпе. Привстал, потом снова сел, заулыбался.

– Ну и дай. Всё равно ничего не изменишь. Как со своим пистательством, – гость оговорился то ли нарочно, то ли случайно, тоже в некотором волнении (ведь не с каждым сданным им он сначала встречался). – Ты думаешь, правильно это? В наше-то время. Сам себе вредишь. И продолжаешь. Вот уже первый признак твоего сумасшествия. Если не сразу, то постепенно я сведу тебя с ума. Можешь сразу писать заявление в каналоармейцы!

Товарищ поднялся и стал ходить и рыскать глазами по поверхностям, заглянул даже в коридор, где стояла длинная полка с книгами от пола до потолка.

– Где, где твои вирши? Что пишешь-то хоть? Поди, роман, а может, повесть?

– Что-то среднее между повестью и романом, – мне почему-то импонировало такое, пусть даже нездоровое, внимание. – «Палимпсест» называется.

– Что за адское название?! Всё переписываешь чего-то, как будто до тебя не всё написано, – последняя фраза свидетельствовала, что, как ни странно, человек знает значение этого слова.

За окном со стороны трассы послышался звук сирены скорой помощи. Мы оба прислушались: машина приближалась к нашему дому. Подъехав к торцу здания, водитель выключил сирену и огни. Всё-таки ночь.

– Вот, это уже за тобой. Ха-ха. Быстро они.

Я уже не знал, как себя вести.

– Врёшь, сука!

– А-а-а-а, вот видишь, ты уже снова в депрессии.

– Со мной всё нормально. Вот с тобой что? – мой организм проснулся, волнение вызвало прилив адреналина, и я сам перешёл в словесную атаку.

– О, извини-извини!

Товарищ резко успокоился, сел за стол, стал допивать бесплатный для него чай и есть такими же дуплетами безвредные батончики.

Время как будто замедлилось, мы оба прислушивались к внешним звукам, каждый по-своему ожидая разрешения эпизода со скорой. Но колёса одной, затем второй машины прошуршали мимо. Я не стал подходить к окну и проверять, какие авто проехали – иначе это выдало бы не только моё волнение, но и тот факт, что меня его агрессия как-то насторожила. На самом деле я уже внутренне готовился, что меня заберут. «Какая тонкая грань в нашей реальности! И снова всё истончилось, хотя истончалось, в общем-то, долго. Состояние пергамента мы прошли за несколько коротких лет. На таком полотне ещё можно писать, можно высказываться. Какая там бумага самая тонкая? Папиросная? Как у «Беломорканала». Да, на такой не попишешь». (Кстати, я тоже знал значение не всем известного слова, употреблённого к месту соседом: каналоармеец. Так называли работников знаменитой стройки века.)

– А всё-таки сведу я тебя с ума, сведу, – почему-то зашептал товарищ. – Будут у тебя путаться главы и герои, будешь нарушать логику и цельность, перемешаю всё в твоей голове. Откажись от книги. Не пиши, не пиши!

Демонический гость беззвучно поднялся, демонстративно сгрёб без спроса горсть конфет себе в карман и проследовал к двери. Не прощаясь, вышел.

Я подошёл к окну и оглядел двор. Для самоуспокоения. Чтобы потом не мучиться. Скорая стояла у дальнего угла дома. «И что теперь делать? Постараться всё это забыть».

У дома напротив возле подъезда никак не могла расстаться влюблённая парочка – они всё целовались и целовались.

«Вроде ничего не изменилось – полчаса назад и полчаса вперёд всё будто идёт по-прежнему. Даже сегодня праздник был, и конец зиме скоро, весна на носу. Но вот что… до этой встречи я был счастливее».

Опорожнённую гостевую чашку я, не раздумывая, выбросил в мусорное ведро.

Бывшее предисловие

В начале войны общественное осознание не предполагает её затяжного характера – мой же прогноз был, что она продлится два года, – и живёт по инерции. Тем более начинается весна, появляется солнце, и «коллективная физиология» наполняется позитивом в силу животного начала.