— Они часто встречаются. От постоянно крутится вокруг неё. Не знаю уж какие у них отношения, — добивал он Яна, как-то по-особому громко выделяя слова. Ему словно было всё равно, как эти слова действуют. Он развернулся к окну, засунул руки в кармане брюк, будто вид из больничной палаты интересовал его гораздо больше, чем всё остальное. И совсем не интересовала реакция Яна, которая, впрочем, проявлялась только в некоторых моментах. Равнодушный вид, с которым он рассматривал фотографии и безучастное лицо… казалось никакой эмоции. Только смятый конверт в руке и напряжённая челюсть, что трудно выжать из себя даже слово выдавала его. Да он и не собирался распаляться и высказываться. Он вообще не собирался ничего говорить. Он просто сжал кулак, сминая тёмную плотную бумагу, пытаясь превратить её в ничто, как он хотел превратить в ничто того белобрысого хмыря, что был на фотографии вместе с Эвой. Стереть в порошок, потому что он просто стоял рядом с ней; уничтожить, потому что он прикасался к ней. Прикасался к его Эве…
Мур вздохнул, хотел что-то сказать, но так и не решился открыть рта. Данте стоял у окна с невозмутимым видом, а Ян смотрел на фото. Их было не много, только три.
— Ты его знаешь? — ещё раз спросил он и повернулся к Яну. Тот поднял на него потемневший взгляд.
— Имею представление, — сквозь зубы проговорил он.
— Вот и славно, — бодро сказал Данте и посмотрел на часы. — Мне пора. Это тебе на память, — он кивнул на фото. — Salute! — бодро произнёс он и вышел из палаты.
Грег секунду смотрел на Яна, потом взялся за фото, но тот вцепился в них мёртвой хваткой.
— Отдай! — он с силой выдернул их из рук друга и выскочил из палаты. Ян выпустил фото и прикрыл глаза. Дверь громко хлопнула, резанув по нервам. Оглушительная тишина, что сейчас царила в палате, казалось, пульсирует в мозге. Оглушительная тишина и пара мыслей.
Очень неблаговидных мыслей…
Совсем неблаговидных…
— Стой! — крикнул Грег, догоняя Данте. — Подожди! — ещё раз громко сказал он, почти прокричал, но тот шагал, не останавливаясь, словно не слышал. — Коста!
Грегори догнал его и преградил путь. Данте притормозил и уставился на него.
— Ты мне? — будто и не понимал, что слова был обращены к нему.
— Тебе! — рявкнул Грег. — Что за хрень ты притащил? — он почти впечатал ему в грудь, смятые фотографии. — Или ты думаешь, зря врачи прописывают пациентам полный покой и никаких нервов?
— Я ничего не думаю. Это не моя забота, — отозвался он и окатил Грега презрительным взглядом.
— Оно и видно, что не твоя! — Грег разошёлся не на шутку, намереваясь выказать всё, что он думает о нём.
— Красивая… — сказал Данте, пристально рассматривая фото, что сунул ему Грег. — Блондинка… Как раз в моём вкусе… Ещё есть что сказать или это всё? — он поднял взгляд на Грега.
— Какого чёрта?!
— Я не собираюсь перед тобой отчитываться! Можешь идти и дальше утешать его, если желаешь! Я не настолько чувствителен. Но думаю, через неделю он встанет на ноги как миленький! А ты иди и дальше бойся за его нервы! — бросил он ему в лицо.
— Да ты охреневший… — начал Грег.
— Кто? Охреневший кто?
— Что ты о себе возомнил? Забирай это и вали отсюда! — почти заорал Грег, готовый кинуться на Данте с кулаками.
— Если у тебя мозгов хватает только для того чтобы толкать наркоту в своих клубах… — прошипел Данте, придвинувшись ближе к Грегу. Он впихнул ему фото обратно. — Уйди с дороги… пока твою лавочку не прикрыли… Я не лезу в чужие дела, но ради такого удовольствия… — процедил он и развёл руками, а потом резко толкнул Грега в плечо, вынуждая отступить, что тот и сделал, пропуская Данте вперёд. Несколько секунд Грег стоял на месте, а потом вернулся в палату.
— Оставь меня! — резко сказал Ян, после чего Грег ушёл, досадно громко хлопнув дверью. В коридоре он остановился, посмотрев на злосчастные фотографии, потом выбросил их в мусорную корзину и покинул клинику.
Тихо. Оглушительно тихо. Только стрелки часов, висевших на стене, неумолимо передвигались. Раздражающе тикали. Нервировали. Только они вели отсчёт времени, а в остальном оно словно стояло на месте. Светлые стены палаты уже приелись до невозможности. Хорошо, что голубые. Он бы сошёл с ума в четырёх белых стенах. Хотя чувствовал, что и так уже был близок к сумасшествию. Чувствовал, как постепенно звереет. Бесится от собственного бессилия. Так же как в детстве, когда болел. Это было редко. И кроме банальной простуды, за исключением травмы плеча он ничем не болел. А если бы после бассейна не бежал домой с мокрой головой, то и простудой не болел бы. Как и в детстве, он ненавидел суету вокруг себя. Не переносил, когда Марта в беспокойстве бегала вокруг него, охая и ахая с кучей лекарств. И сейчас он с трудом переносил, постоянно туда-сюда снующих медсестёр, врачей… бесконечные анализы крови… Только запас его железного терпения истощался с каждым днём. Можно сказать с каждым часом…