Пальмиро Тольятти

Маленькая деталь: у Тольятти в ладони левой руки, прижатой к боку, всегда была бутылка красного вина. Чтобы не платить за вино по гостиничной цене, он покупал его в местной винной лавке. Думаю, что хозяйка гостиницы не была в восторге от прижимистости знаменитого гостя, но, видимо, у них относительно вина была особая договоренность.

Когда у Витторио начался отпуск и он приехал к нам, однажды я смогла оставить Ольгу с ним и пошла после обеда бродить по склону горы, заросшей лиственницами, елями и альпийским рододендроном. Я карабкалась и карабкалась вверх и уже выбилась из сил, как вдруг увидела перед собой белый гриб. Мне даже вначале подумалось, что это мне мерещится. Но нет, гриб вот он: бархатная шляпка, толстенная ножка. Я осторожно указательным пальцем обвела, по земле вокруг ножки и потихоньку вывинтила гриб из земли. Весил он грамм семьсот, тугой, чистый, без единой червоточинки. Вернулась в гостиницу со своей добычей, а встречавшиеся по дороге с завистью спрашивали, где я нашла это чудо. В дверях гостиницы стоял Тольятти с охранником: увидев мой гриб, оба ахнули. Охранник, оказывается, был заядлым грибником и никак не мог примириться с тем, что такая удача подвалила какой-то там русской. Он ведь тоже ходил по грибы, но в то лето в этом месте ему не повезло. Я сказала, что если еще найду грибы, то обязательно подарю их Тольятти. Через несколько дней набрела на один белый, тоже большой, но он оказался трухлявым.

Так что слова не сдержала. А мы с Витторио и дочкой ели вечером превосходное грибное рагу, приготовленное гостиничным поваром.

В один из этих дней Тольятти подошел к нашему столу и сказал, что ждет нас у себя (он жил метрах в ста от гостиницы в отдельном домике, который снимал на лето) к чаю. И вот мы в его гостиной. Беседа идет, конечно, о советских делах. Мы сидим за низким круглым столиком, покрытым декоративной скатертью до пола. Наша дочка облюбовала на книжной подставке стопку иллюстрированных журналов о природе, щебеча берет один, подносит к столику, потом возвращается назад со словами «анколя, анколя» (ancora - «еще» - по-итальянски). Я пытаюсь ее отвлечь, но она настойчиво продолжает перетаскивать журналы. Хозяин ревниво наблюдает за этими перемещениями, опасаясь, как бы эта девчурка ненароком не порвала страниц, но в общем ничего страшного не происходит, только мне приходится все время быть настороже, и я часто не могу уследить за разговором.

Конечно, затрагивается тема репрессий тридцатых годов. И тут Тольятти заявляет, как говорится, на голубом глазу: «Мы, Страда, ничего не знали». А я как раз в это время читала только что вышедший итальянский перевод книги Виктора Сержа «Записки революционера». (Серж - псевдоним, на самом деле он Кибальчич, кажется, племянник народовольца Николая Кибальчича, казненного за участие в покушении на Александра II.)

Меня такое заявление просто возмутило: как, ты живешь в гостинице «Люкс», вся Москва замерла от страха, каждый день исчезают люди, а ты ничего не знаешь?! И я решительно возразила: «А вот я сейчас читаю Виктора Сержа, он говорит обратное». Витторио, из соображений «дипломатических» приличий, под столом, благо за скатертью не было видно, дал мне пинка в лодыжку, чтобы я замолчала. Я никогда не забуду, как изменился взгляд Тольятти: меня как будто полоснуло стальным лезвием, так у него сузились зрачки и такой ненавистью полыхнуло из глаз, а взгляд стал ледяным. Видно, мое бестактное возражение задело его за живое, а Сержа он, наверно, знал по работе в Коминтерне.

В общем я испортила благостную атмосферу, разговор перешел на зятя Хрущева Аджубея и Папу Иоанна XXIII. Кстати, очень хорошо запомнила, как Тольятти, посмеиваясь, сказал, что Папа - хороший дипломат и в сущности неверующий. А Аджубея он снисходительно определил как gigione (бахвал).

Прошло несколько дней. В местном кинозале шел фильм о Зорге. Я сидела со своей знакомой недалеко от прохода. Вдруг в зале произошло движение, пробежал шепот: «Тольятти, Тольятти». Он шел с женой по проходу и, увидев меня, остановился, поздоровался и спросил: «А где же Страда?». «А он сегодня за няню» - ответила я. Тольятти лукаво улыбнулся и прошел дальше. Больше я его не видела.

Потребовалось немало времени, чтобы освободиться от мифа. Свою роль сыграло здесь следующее обстоятельство: назову это идеологическим расизмом (не найду другого определения). Мое интуитивное ощущение было таким: он свысока относился к советским руководителям, видя в них плебеев и недоучек, узурпировавших великое наследие Маркса, Ленина и самого Сталина. А вот высоколобая западная коммунистическая интеллигенция, являясь носительницей подлинного марксизма, не допустит перегибов и метаний, подобных советским.

Но Советскому Союзу он всегда сохранял верность.

А для себя лично я сделала вывод по библейской заповеди: не сотвори себе кумира.

И последнее: до сих пор не могу примириться с тем, что заволжский Ставрополь переименован в Тольятти.