Пальмовая ветвь, погоны и пеньюар

Армандо Салес де Оливейра остро нуждался в поддержке вооруженных сил, и очень может быть, что вначале он и вправду подумывал о назначении генерала Морейры, в преданности которого не сомневался, на этот высокий пост. Но даже если бы ему чудом и представилась возможность ввести генерала в состав своего кабинета, он бы этого не сделал, потому что разочаровался в нем еще до того, как ноябрьский переворот 1937 года развеял в прах мечты и надежды всех тех, кто всерьез принимал участие в предвыборной борьбе Оливейры и Алмейды. Разумеется, преданность генерала без награды бы не осталась: ему подыскали бы какую-нибудь синекуру, вроде должности военного атташе в Париже — самое подходящее место для человека, с отличием окончившего французскую военную академию: во-первых, почетно, во-вторых, не связано с командованием и, в-третьих, находится за океаном. Генерал Морейра страдал не только самомнением и отсутствием гибкости, но был еще и невероятным занудой.

…Послушав за чашкой чая, как Энрике Андраде жалуется президенту, что секретариат Академии пересылает ему корреспонденцию с большим опозданием, генерал Морейра вдруг заявил звучно и громогласно:

— Да, нашу Академию надо бы немножко подтянуть! В секретариат придется принять на службу хотя бы одного военного — пусть наведет железный воинский порядок!

Порядок? Последовало долгое молчание, а старый Эвандро Нунес дос Сантос обменялся с Афранио Портелой взглядом тревожным и многозначительным.

Заговорщики

Не вызывает удивления, что историки неправильно датируют начало партизанской войны, которую повел Эвандро Нунес дос Сантос, — все решения принимались в обстановке строжайшей секретности, все заговорщики действовали с чрезвычайной осторожностью. Если бы на месте престарелых либералов-литераторов были подпольщики с многолетним опытом нелегальной борьбы, им не удалось бы работать более эффективно и скрытно.

Для тайных бесед не было места лучше, чем в автомобиле Портелы. Шофер Аурелио Содре служил у местре Афранио и доны Консейсан больше двадцати пяти лет, он заслуживал полного доверия и, сидя за рулем, молчал как рыба.

В тот день Портела отвозил Эвандро домой. Старик всю дорогу возмущенно ворчал себе под нос, и местре Афранио наконец не выдержал;

— Чего бы ты хотел? Чтобы в Академию избрали Сампайо Перейру? Генерал — просто-напросто бездарность, а полковник был нацистом.

— Если бы твой Морейра был просто бездарностью, я бы слова не сказал: мало ли их у нас. Но он самодур! Помнишь, что я тебе говорил: твои игры с военными плохо кончатся. — Эвандро рассвирепел еще больше. — Место Бруно в Академии может наследовать только Фелисиано.

— Я согласен. Вспомни, однако, в каком тупике мы оказались. Генерал был для нас единственным выходом. А теперь надо смириться и запастись терпением.

— Вот сам и смиряйся. А мое терпение лопнуло!

— Что ты можешь сделать? Морейра — единственный кандидат.

— Эка важность — «единственный кандидат»!.. До выборов еще больше месяца.

— Ты… ты хочешь? — Местре Афранио в крайнем удивлении воззрился на разъяренного кума: все это начинало его забавлять.

— Да, хочу! Я не стану голосовать за него!

— Но вспомни, Эвандро, мы явились к нему домой, мы его пригласили, мы настаивали, чтобы он баллотировался. Мы читали и расхваливали его книги. А теперь вдруг… Так порядочные люди не поступают…

— Во-первых, к нему домой ты меня притащил силком. Во-вторых, я не прочел ни единой строчки, сочиненной этим господином, — бог упас! — Эвандро стал загибать пальцы. — В-третьих, я его хвалил, только чтобы не подводить тебя. А в-четвертых, я не порядочный человек. — Он снял пенсне и протер стекла. — И ты тоже! Если бы ты мог видеть свою физиономию в тот момент, когда до небес превозносил генеральский бред!

Местре Портела тихонько хихикал. Эвандро продолжал:

— Мне тут попалась изданная в США книга о гражданской войне в Испании… Так вот, во время битвы за Мадрид хрупкая женщина с распущенными волосами — ее прозвали Пасионария: это имя все объясняет — не знаю точно, коммунистка или анархистка, — провозгласила лозунг, с которым республиканцы шли навстречу войскам флангистов: «Они не пройдут!» Этот лозунг мне подходит. А ты волен поступать как знаешь! Можешь оставаться порядочным человеком, считать меня негодяем, говорить, что это я позвал «Линию Мажино»…

— Эвандро, опомнись! Эту кличку придумал полковник Перейра.

— Мне нет дела, кто ее придумал! Я ее услышал от Жозе Ливио, и она мне понравилась! Впрочем, Ливио идиот… Неважно… Главное то, что я профессор гражданского права по специальности и демократ по убеждениям, а потому с солдафонами дела иметь не желаю! Я в армии никогда не служил — и вообще призыву не подлежу!

Глаза местре Афранио лукаво сверкнули:

— He забудь, кум Эвандро, что ты можешь не только оставить чистый бюллетень, но и попросту воздержаться от голосования. — Он хлопнул друга по костлявому колену. — Маленькая партизанская диверсия никому не повредит…

— То есть?