Пальмовые листья

Наступила ночь, но она не давала здесь привычной прохлады. Небо лишь опустилось ниже и сияло всеми звездами, которые, впрочем, нелегко было увидеть сквозь огни городского сада. Толпы стали еще гуще и праздничней, будто весь город веселился по случаю торжественного события - обыкновенного майского вечера. Мерцаев спросил Васю, не пойдет ли он звонить Лиле, и теперь не было в его голосе насмешки, а, скорее, чувствовалась грустная зависть.

– Нет. Она сказала, чтоб сегодня не звонил.

«Все понятно!…» - затянул было Левка, возобновляя игру, но капитан строго прикрикнул: «Левка! Отставить!…»

Мы некоторое время шли молча, и, наверное, каждый думал о том, как хорошо иметь ее, прекрасную и близкую, ради которой только и стоит к чему-то стремиться, поступать в академию, занимать почетное место среди людей и вообще жить. Однако вскоре Тучинский спросил: «Какие будут указания, капитан?» - и предложил зайти в гости к своей знакомой, к той самой, с которой ему не повезло в любви, пообещав, что там найдутся и подруги. Мы согласились.

Здесь в старом доме, в большой, сложно спланированной коммунальной квартире с темным душным коридором и жаркой кухней, жила Левкина знакомая, и старшие, конечно, куда-то уехали, и у нее уже сидела подруга, встретившая нас традиционным местным восклицанием: «Чорти шо!'» Это восклицание могло выражать все, что угодно, от безмерной радости до страшного гнева, а в данном случае оно имело сложный смысл: и радость, и удивление, и кокетливое смущение.

Как и всегда, наибольший успех здесь имел Тучинский, однако надо заметить, что если рядом был капитан Мерцаев, то первый взгляд, первый порыв женщины был направлен к нему. Порыв этот был недолгим: женщина сразу чувствовала холодное равнодушие капитана, и эти девушки тоже быстро догадались, что капитан хоть и сидит за столом, но с ними его нет. Кажется, за весь вечер он сказал лишь два слова: «Наливай», - когда на столе появился какой-то спирт, и жестокое нецензурное оскорбление в лицо Васе Малкову - в конце перед уходом.

Я, как и многие из нас, за годы службы, в общении с бывалыми мужчинами, откровенничающими о своих многочисленных романах, как-то утратил довоенное юношеское представление о нравственности, как бы забыл о нем, и если сам не рвался в гарнизонные донжуаны, то считал вполне естественной мужскую настойчивость по отношению к первой встречной женщине. Лишь когда капитан Мерцаев назвал Васю гнусным животным с добавлением крепчайшей брани, я все вспомнил, все понял и устыдился за Васю и за себя. А Вася искренне удивился: «Ты чего даешься? На меня, что ли? Ребят, чего он лается?»

– Не обращай внимания: он пьяный, - успокаивали Васю девицы. - Мы тебя с ним не отпустим, у нас останешься.

Мы ушли втроем. На улице капитан закурил папиросу и сказал с горечью:

– Если в нем и было что-то человеческое, так это только его любовь.

Утром Тучинский и Малков появились поздно, когда зал уже почти опустел и за окнами стояла слепящая жара, причем Левка спокойно занялся туалетом, чистил пуговицы, гладил брюки, а Вася закружил возле Мерцаева. Завтра решающий экзамен - устная математика, и он пытался на этом сыграть: говорил о билетах, вопросах, шпаргалках - в общем, изображал озабоченного соратника по трудному предприятию, заставляющему забыть о каких-то там пустых размолвках. У капитана Мерцаева лицо болезненно перекосилось. Левка Тучинский сел рядом с плутоватым видом нашкодившего, но избежавшего наказания мальчишки.

– Кто это такой? - риторически спросил его капитан.

– Это наш Вася. Влюбленный Блондин.

– А я с утра думаю: кого бы мне к этой самой матери послать. Хорошо - он попался.

– Ладно тебе, Саш, - бормотал Малков. - Заниматься же надо.

– Может, правда пойдем позанимаемся? - робко поддержал его Семаков, больше других беспокоившийся о проходном балле, имеющем для него семейно-хозяйственное значение.

– Какие будут указания, капитан? - спросил Левка.

– Сначала - купаться! На улице-то жара.

– И никаких колебаний! - радостно подтвердил Левка.

Малкова, конечно, не брали, и он решился на чистосердечное раскаяние.

– Саша, я подлец! - начал было Вася с надрывом.- Да, ребята! Я подлец перед ней!

– Перед которой?

– Ладно тебе, Саш… Я понимаю… Левка предложил:

– Что, ребят, простим его условно в силу слабости?

– Только условно, - сказал Семаков. - Пристраивайся в затылок. Дистанция пять шагов.

– Да ладно вам уж… Дистанция, - обиженно бормотал Вася. - На меня взъелись, а Левка-то ведь тоже… Посмотрим, как ты сам…

Насчет Левки Мерцаев ответил: «Да. Левка тоже. Но Левка не говорит о любви».

– Не много ли ты требуешь от людей? - спросил я Мерцаева.

– Только одного: чтобы они были людьми.

На пляже мы разделись и оказались в тогдашних длинных и широких черных трусах. Только Левка имел сатиновые плавки со шнурками, завязывающимися сбоку, и с веселой наглостью глазел на проходивших мимо девушек, заставляя их краснеть и опускать глаза.