Пальмы в долине Иордана

Я призналась себе в непосильности взятой на себя роли — ну, конечно, какой из меня первопроходец, освоитель целины, строитель кибуцев в Стране Обетованной? Да никакой! Теперь мне самой ясно, что все эти два с половиной года я только притворялась, потому что хотелось быть такой же сильной, успешной, как все израильтяне вокруг, хотелось, чтобы и Рони, и все остальные ребята уважали меня! А сейчас можно признаться, что на самом деле хочется жить спокойно и привольно — никогда больше не полоть сорняки, работать в кондиционированном помещении, ходить на концерты, записываться на разные интересные курсы, учиться горшки лепить или, скажем, заниматься плетением макраме. Мечталось ездить — в порядке общей очереди — за границу, получать вдвое больший личный бюджет, покупать вещи в этом волшебном магазине, по-человечески высыпаться, ездить хоть каждый день в бассейн… Да мало ли какие неограниченные возможности новой, интересной, культурной, богатой и красивой жизни открывались в Гадот! Мимы, фокусники!

Как спешили мы: Рони — обаять новых людей, открыть для себя новые пути личного и профессионального роста, я — наслаждаться комфортом и легкой жизнью! Не остановило даже то, что представители Гадот категорически отказались держать в кибуце злую кусачую собаку.

Дурного Шери приютил Ури. Он верит, что его можно выдрессировать.

С переездом не тянули, тем более что, решившись оставить Итав, мы стали чувствовать себя там дискомфортно. И все же — то ли всеми овладела апатия, то ли остающимся было все равно, то ли им помешала излишняя вежливость и прежняя дружба, но прямо в лицо нам так никто и не сказал, что мы предали важное общее дело, нашу мечту и остальных ребят.

Никто, кроме Шери.

Когда в конце марта грузовик с нашими пожитками выезжал за ворота Итава, пес отчаянно скулил и жалобно тявкал до тех пор, пока мы не отъехали так далеко, что больше не могли его слышать. Но любопытство и надежда начать новую, лучшую, в этот раз уже набело, жизнь в большом, неизведанном мире пересилили во мне все, даже мучительную боль расставания со своим псом, даже грусть прощания с друзьями и с громадным куском собственной жизни.

* * *

Мы сменили раскаленный сухой зной Меркурия-Итава на влажную парилку Венеры-Гадот. Несмотря на атмосферу влажной сауны, здесь нет кондиционеров, а вентилятор с накинутым на него мокрым полотенцем не спасает ни днем, ни ночью.

От Итава Гадот отличается не только климатом. Тут не существует той коллективной жизни, которая подхватывает всех, как могучая волна. Каждый замыкается в своей собственной семье, заводит близких, но немногочисленных друзей, занимается своими делами и имеет свои пристрастия.

Новичкам приходится искать место в этом устоявшемся обществе, новых друзей и новые занятия.

На протяжении многих лет в Гадот приезжали волонтеры со всего мира — вкусить экзотики кибуцной жизни. Некоторые осели в кибуце, так что иностранцы не кажутся здесь заморским чудом. Ослепительная норвежка Трус потрясает друзей удивительным заморским кофе-фильтром, толстая англичанка Сюзанн преподает в школе английский, американка Даян, отчаявшись, видимо, найти в ассимилированных Штатах еврейского мужа, променяла идеалы капитализма на Моше-механика. Но из Советского Союза, травмированного развитым социализмом, по-прежнему только я одна. К нам прикрепили опекающую семью — Йоэля и Эйнат. Толстушка Эйнат работает в детском саду, у нее трое детей, и хотя она испекла шоколадный пирог для новоселов, “химии” между мной и ней не возникло, и опека ни в чем больше не проявилась. Рони, разумеется, моментально сдружился с Йоэлем.

С детьми мне работать не пришлось. Не мог такой могучий портновский талант пропадать втуне.

Меня определили в гладильню при прачечной. Раз в неделю гадотовцы связывают свою грязную одежду в простыни и с тюками на плечах тянутся к прачечной. Всю неделю белье сортируется, стирается, и оттуда направляется в наши с Брахой надежные руки. Моя строгая начальница принадлежит к кибуцной аристократии — она родилась в Гадоте и прожила здесь всю жизнь. Существование в условиях безденежной экономики не только не атрофировало предпринимательские таланты Брахи, но напротив, обострило их чрезвычайно. Она сразу увидела заложенные во мне возможности, из которых самой важной была та, что робкой новенькой можно было велеть делать все, что кладовщица считала правильным.

— Будем шить нашим женщинам! Давно пора начать этот новый сервис! — бодро заявила Браха.

Ради нового начинания она готова рискнуть собой. В течение рабочей недели мы обе гладим мятое, штопаем порванное и складываем чистые вещи в личные ячейки товарищей. А между глажкой и штопкой я крою и сметываю для своей начальницы белое платье в черный горошек, с черной оторочкой по подолу.

В пятничный вечер Браха гордо выступает, обтянутая гороховым ситцем. После выходных она приводит свою подругу — Яэль, которой тоже требуется приодеться, желательно в сарафан в ярко-оранжевых тонах…