Пальмы в долине Иордана

— Ребята, я хотел вас попросить поехать во втором потоке. Знаете, будет лучше, если вы уступите право поехать первыми более пожилым, более заслуженным товарищам… А ведь первыми, или вторыми, разницы, в общем-то, никакой…

— Конечно, — Рони согласно кивает, — Аарон, ноу проблем!

Я тоже вслух не возражаю, но мне обидно.

— Если никакой разницы, почему же мы во втором потоке? Почему говорили, что поедут все в общем порядке? — пристаю я к Рони.

— Но мы же здесь совсем новички, — вразумляет меня муж. — Нас просто не хотели обидеть… Люди деликатные…

Хен с ним согласна.

— Саша, ну ты, как ребенок! Есть равные, а есть более равные! Надеялись, что вы не выиграете, и не придется вам ваше место указывать.

Сама она даже не стала пробовать.

— Если захочу, сама поеду. Мне не надо, чтобы за мной Аарон с Брахой всю поездку следили!

Я цитирую так понравившиеся мне слова Аарона:

— Конечно, здесь люди как люди, не лучше и не хуже других, но они хотя бы стараются быть лучше…

— Времена выживания кибуцев прошли, — говорит Хен без сожаления. — Людям хочется не быть лучше, а жить лучше!

— Ладно, — я вспоминаю геройские дни полевой страды в Итаве, — зато здесь самому не надо из кожи вон лезть, чтобы соответствовать…

Хен как-то странно на меня смотрит.

— Тоже мне достоинство! Ты становишься циником, похуже меня!

Рони был неправ, говоря, что Хен быстро потеряет интерес ко мне, но в его опасениях насчет ее вредного влияния было зерно истины. Мне тоже хочется быть такой же храброй и так же самой вершить свою судьбу, как это делает моя отважная подруга.

— Рони, поехали сами на Кипр! — предлагаю я мужу. — Туда отступили крестоносцы, потеряв Святую землю, там от них остались потрясающие раскопки!

Но Рони не хочет ни вырваться из под власти кибуца, ни тратить собственные последние деньги на то, что со временем можно получить бесплатно. Он отмахивается от моей блажи и уходит пить пиво с Мортоном. Я отправляюсь в конюшню, седлаю Мону и езжу бесконечными кругами по арене, размышляя о своей жизни. Мне кажется, что вся она идет кругами по маленькой, очень маленькой арене, и мне никогда никуда не приехать.

О Кипре мечтают со страстью и пылом, и в ход пущены все способы проникнуть в первый поток. Товарищи, попавшие в число счастливчиков, говорят исключительно о предстоящем путешествии. Соседка Ахава, как назло, беременна третьим ребенком, но борется, как лев, за право ехать. Желающим ей добра в виде спокойного пребывания на твердой почве кибуца она предъявляет выданную врачом справку, в которой сказано, что поездка не повредит здоровью ее и плода.

— Нет уж, я ждать не буду! — заявляет она. — Потом будет еще один ребенок, — да и кто его знает, состоится ли этот второй раз!

Опасение это имеет под собой все основания, поскольку многие несправедливости слепой жеребьевки тем или иным способом исправлены, и в первом потоке едут все ветераны, все заслуженные, все достойные, и все “свои”… Второй заход при этом как-то теряет смысл.

Как сплотила поездка участников! По возвращении туристы наперебой описывают красоты средиземноморского острова, его песчаные пляжи, живописные селения, кедровые леса, раскопки, а подробнее всего — дивные сокровищницы в ангарах ларнакских дьюти фри. Лишь мелкие, завистливые душонки способны не в полной мере радоваться за путешественников, ревниво сравнивающих свои приобретения. Я с огорчением обнаружила, что могу причислить себя к таковым: мне полегчало после того, как оказалось, что салфеточки и кофточки из кипрских кружев далеко не так прекрасны, как гласила легенда.

Но спокойствие и покорность не вернулись ко мне. Все сильнее хочется увидеть что-то другое, новое, изменить свою жизнь. С каждым днем растет нетерпение и тоска. Надоело три раза в день ходить все в ту же столовую, не хочется больше жить в маленьком, замкнутом мирке Гадота.

— Рони, давай вернемся в Иерусалим!

— Все, чтобы я этого даже не слышал!

Чем больше я настаиваю, тем больше Рони злится. Он начал работать с трудновоспитуемыми подростками в городках развития, увлечен идеей перековки своих хулиганов, и мои неуправляемые прихоти угрожают его спокойствию и далеко идущим планам. Эти упаднические настроения представляются ему если не предательством, то, во всяком случае, непростительной слабостью и вздором.

— Ты можешь идти на все четыре стороны, я никуда отсюда не двинусь! Ты знала, что я собираюсь жить в кибуце! Если не была готова, зачем выходила замуж?

Я молчу, потому что уже и сама не знаю, зачем мне это потребовалось… Все яснее, что тот фейерверк отсверкал окончательно. Все чаще я провожу вечера с подругой. Но Хен собирается покинуть Гадот осенью, она поступила в колледж, где будет учиться на профессионального гида.

— Саша, ты тоже должна идти учиться. Здесь пропадешь. Кибуц — самое отсталое общество в Израиле после Меа-Шеарим!

— Наоборот, самое прогрессивное! Здесь все равны, каждый делает, что может, и получает все, что ему нужно.