Палочка для Рой

— Омут Памяти требует согласия волшебника, — объяснил Дамблдор. — Сопротивление ухудшит изображения, вплоть до полной нераспознаваемости. Волшебник также выбирает, какие воспоминания ему явить; если мы продолжим, я попросил бы вас сосредоточиться на всём, что вы помните из той ночи.

— Я не помню, как меня пытали, — призналась я. — Я не помню ничего, вплоть до момента прихода в сознание рядом с телами убитых родителей и того, как услышала их разговор.

— Странно, что они озаботились стереть вам память, — сказал он.

— Может и не стирали, — возразила я. — Может, это была просто травма от случившегося, которая вызвала во мне желание не помнить.

Почём знать, может, я и правда была Милли Скривенер, и моя стихийная магия просто призвала воспоминания Тейлор Эберт, заменив ими мои собственные. Это объяснение было настолько же ужасающим, насколько и идея, что я завладела телом кричащего ребёнка.

— Возможно, — медленно ответил он. — Вы готовы попробовать Омут Памяти?

Я кивнула.

Он вытащил палочку и подошёл, встав рядом с моим креслом.

— Больно не будет.

— Это означает, что будет, — сказала я. — Когда медсестры говорят, что больно не будет, оно болит, и когда они говорят, что это будет здоровенная игла, вообще не болит.

— Тогда я должен сказать вам, что будет умопомрачительно больно, — ответил Дамблдор, — и позволить вам остаться разочарованной. Вместо этого вы ощутите холод в виске, и само воспоминание до известной степени спадёт, станет менее интенсивным.

— Так что, значит, его можно использовать, чтобы помочь людям, перенесшим травму? — спросила я.

— Что?

— Если вы можете сделать воспоминания менее интенсивным… люди, прошедшие через ужасные вещи, иногда воспоминания превращаются для них в пытку, — объяснила я. — Если вы сможете заставить их забыть, даже немного, разве это не поможет им поправиться?

Он выглядел поражённым, а мгновение спустя стал задумчивым.

— Вы говорите о себе, мисс Эберт?

Выражение его, кажется, вообще относилось не ко мне. Вместо этого, он выглядел поглощённым мыслями, и говорил лишь для поддержания разговора.

Я покачала головой:

— Вообще ничего из этого не помню. Вероятно, именно поэтому я так хорошо адаптировалась.

Иногда шутка может отвлечь внимание людей от вещей, о которых ты не хочешь с ними говорить. У меня было два года назначенной судом терапии, но Протекторат продолжал помещать меня в стрессовые ситуации, одну за другой. Или может быть, я сама туда себя помещала. Словно я вредила себе с такой же скоростью, с какой меня лечили психологи.

На его губах появилась лёгкая усмешка.

— Уверен, что так и есть. Начнём?

Я кивнула и снова посмотрела вниз, на свои руки.

— Я хочу, чтобы вы вспомнили день убийства ваших родителей… всё, что сможете, — сказал он. — Сосредоточьтесь на этом воспоминании, настолько сильно, насколько сможете.

Я напрягла память и сосредоточилась. Я ощутила что-то холодное на виске. Глаза мои были закрыты, но насекомые видели сияние чего-то серебристого, извлекаемого из моего виска. Дамблдор нахмурился, и затем поместил извлечённое во флакон.

Секунду спустя всё закончилось. Воспоминание в голове ощущалось… оно поблекло некоторым образом. Оно всё ещё было там, но являлось лишь тенью самого себя. Словно бы за одно мгновение прошло несколько лет, и воспоминание казалось не таким уж важным.

Кто-то, кто знал, что делает, мог изменить чью-либо личность таким образом; убирать травмы, делать так, чтобы другие вещи казались более важными. Там, на Земле Бет, были люди, которые убили бы за возможность делать такое, и оно находилось в руках старика, который использовал его для того, чтобы вспомнить, куда он засунул свой купальный халат?

Я открыла глаза, и Дамблдор вскинул флакон, поднеся его к свету.

Он что-то сделал, и мгновение спустя скрытый шкафчик в стене неожиданно раскрылся. Выскользнул подиум; на его вершине была металлическая чаша, наполненная водой.

Подойдя к ней, Дамблдор вылил серебристую нить в чашу. Я обнаружила, что подхожу к чаше, хотя и не собиралась.

Изображение моего собственного лица плавало внутри чаши; к счастью, это было моё новое лицо, не прежнее.

— И что же теперь нам следует сделать? — спросила я.

Голос мой был приглушённым. Всё это казалось странно судьбоносным.

— Мы опустим лица в чашу, — сказал Дамблдор.

Я уставилась на него, на мгновение забыв о том, что нужно избегать его глаз. Ожидал ли он на самом деле, что я опущу лицо в ту же чашу, что и он? Очищали ли воду, хоть когда-то, или она использовалась Директором и всеми Директорами до него? Наверняка, она бы испарилась в какой-то момент.

— Это единственный способ, — сказал он мягко.

Вздохнув, я выждала мгновение и затем нагнулась, опустив голову в чашу. Я следила за ним при помощи насекомых, и одна рука находилась на палочке. Я видела, что он также наклонился к чаше, и мгновение спустя расслабилась, когда магия овладела мной.

Меня окружала темнота, но каким-то образом я могла видеть Дамблдора в своём окружении.

— Мне кажется, ты немножко слишком наслаждаешься всем этим, — услышала я голос.