В прежние века в монастырских лабиринтах можно было встретить указатель со стрелкой: «Лечебница души», и табличка с этими двумя словами висела на двери библиотеки.
Жаль, что в юности не попался на моем пути такой указатель к хранилищу всеисцеляющей мудрости, я пробиралась в книжных лабиринтах вслепую и вышла к святым отцам только в тридцать пять лет: лучше поздно, чем никогда, но все-таки еще лучше — раньше. Потом я собирала эти книги по страничке — в России их относили к запретной литературе, приходилось тайно делать ксерокопии, и на месячный литературный заработок, если не тратить деньги ни на еду, ни на что другое, можно было приобрести два святоотеческих тома. Лет через пять у меня собралась библиотечка, где было все насущное и любимое — Симеон Новый Богослов, Исаак Сирии, Макарий Египетский, Добротолюбие, основные труды по догматике… Но что эти домашние десятки книг перед тем, к чему в праве иметь доступ любой человек, чтобы жива была душа его…
Сопровождает меня, за временным отсутствием библиотекаря, Анастасис — Тасис, как называют его монахи, интеллигентный молодой фотограф, приглашенный из Афин, чтобы делать микрофильмы с древних рукописей и ценных книг — работа на много лет. Он с удовольствием показывает сначала фотолабораторию и современную аппаратуру, с помощью которой уже сделаны первые сотни микрофильмов.
Потом отпирает еще одну дверь, металлическую, тяжелую, как дверь сейфа, и мы входим в просторное помещение высотой в два этажа, построенное для библиотеки в верхней части нового монастырского корпуса. Очень светло, стеллажи установлены в простенках между большими окнами — по четыре секции в длину, по шесть рядов вверх. Сквозные лесенки ведут на мощные антресоли, поднятые на каменных колоннах, там секции повторяются еще на шесть рядов вверх, до потолка; такие же стеллажи стоят посреди зала, во всю его протяженность.
Какой разительный контраст представляет эта радостная даже на первый взгляд картина с нарисованной нашими паломниками прошлого века — епископом Порфирием Успенским и архимандритом Антонином Капустиным, потрудившимися для систематизации и составления упомянутого каталога!
Или вот страничка из «Путешествия на Синай в 1881 году» русского академика Н. Кондакова, знатока византийского искусства и иконографии. Отдав дань восхищения богатейшему складу древних пергаментных кодексов, к которому уже с XVI века устремляются палеографы, исследователи и библиоманы со всей Европы, он упоминает, что из этого склада обогатилась венецианская библиотека Марциана; а наша публичная библиотека украсилась дивной и величайшей драгоценностью — древнейшим Синайским кодексом Евангелий, вывезенным из монастыря профессором Тишендорфом. И далее Кондаков пишет: «Великолепные и рядом же сгнившие или истлевшие манускрипты кучами разложены по ящикам и мирно покоятся там до тех пор, пока не приедет любитель. Толстый, добродушный отец эконом принесет тогда связку ключей в полпуда весом, отомкнет заветные ларцы и начнет носить вам, трудясь истинно в поте лица своего, груду за грудой. Рукописи, положим и понумерованы, да номеров нельзя никак добиться: все сложено по формату в ларцы, а шкапов сделать не на что. Рукописи находятся притом в трех местах, перемешаны с инкунабулами; иные сохраняются только потому, что их никогда не трогают, а тронь, так рассыпется мелким мусором, — так она истлела. Как во времена Тишендорфа, двадцать лет назад, так и теперь есть и корзины с листками, только их не употребляют уже на приманку для удочек и не дают туристам. Синайский кодекс ведь был открыт на дне такой корзины. Как начнешь рыться в такой корзине, так просто делается дурно от затхлости, и отец эконом упрашивает оставить хлам: ему самому неприятен этот дух, и он старается держаться ближе к окну; десятки насекомых и паучков торопливо разбегаются, потревоженные в своих жилищах. И, конечно, мало приятно видеть древние, едва держащиеся папирусы завернутыми в тряпку, или смотреть на выставку наиболее любопытных листков унциального письма, наколоченных гвоздиками на доски, но ведь причиною этого варварства та же бедность».
Наши паломники желали лучших времен для Синая. И вот эти времена настали. Монастырь достаточно богат, чтобы содержать свои несметные рукописные и печатные сокровища в порядке и достаточно знает им цену, чтобы не позволять приезжим библиофилам обследовать стеллажи и извлекать из них бесценные находки. История с Синайским кодексом послужила уроком на века, и горькие воспоминания о ней изливаются даже в строки путеводителей: «Сейчас наиболее значительным манускриптом библиотеки является Сирийский кодекс V века… В прошлом библиотека имела также Синайский кодекс IV века, который был заимствован в 1865 году немецким ученым Тишендорфом в интересах русского царя для исследовательских целей. Кодекс, посланный в Санкт-Петербург, никогда уже не был возвращен. В 1933 году советская власть продала его Британскому музею за огромную сумму в 100 000 фунтов».