Паломничество на Синай

Святым всех времен дано вкусить и увидеть, как благ Господь, и исповедать эту тайну.

     Внутри поклоняюсь Тебе и вдали Тебя вижу,
     В себе Тебя зрю и на небе Тебя созерцаю!
     Но как происходит сие? Ты один только знаешь,
     Сияющий в сердце, как солнце, в земном — неземное.
    …Болезную я и страдаю смиренной душою,
     Когда в ней является свет Твой, сияющий ярко,
     Любовь для меня непрестанной становится болью;
     Страдает и плачет душа, потому что не в силах
     Тебя я обнять и насытиться, сколько желаю.
     Но так как я вижу Тебя — мне и этого хватит,
     Мне славой и счастьем и царским венцом это будет,
     Превыше всего, что желанно и сладостно в мире.
     Подобным меня это Ангелам Божьим покажет,
     А может быть, большим их сделает, о мой Владыка!
    …Вкусив Твою плоть, приобщаюсь Твоей я природе.
     А значит, и сущности, Боже, Твоей причащаюсь,
     Наследником Бога и общником Божьим бывая.
     И, будучи в плоти, являюсь превыше бесплотных,
     Я сыном Твоим становлюсь, как сказал Ты,
     Не духов бесплотных, но нас называя богами:
     «Сказал Я: вы — боги, Всевышнего все сыновья вы».
     Ты — Бог по природе, но сделался Ты человеком,
     И тем и другим неизменно, неслитно оставшись.
     Я — смертный и тленный, но Ты меня богом соделал,
     Как сына приняв и Твоей одарив благодатью,
     Мне Духа Святого послав и, как Бог всемогущий,
     Природу и сущность таинственно слив воедино.

(Преп. Симеон Новый Богослов. Божественные гимны

Пер. с греческого иеромонаха Илариона Алфеева.)

Долина Леджа и Монастырь сорока мучеников

Впереди, гордо подняв голову, шагает верблюд с небольшой поклажей. За ним, придерживая повод, идет монах Федор — богатырского роста, в подряснике и бедуинской накидке с черными клетками. Пока он навьючивал верблюда, я надеялась, что поеду верхом и на малую часть пути смогу уподобиться прежним паломникам, но монах говорит, что верблюд понимает только по-гречески. То догоняя, то чуть отставая, движутся отец Михаил и супружеская пара из Греции. Я иду между отцом Федором и паломниками, чтобы не мешать ему молчать, а им оживленно разговаривать на родном языке.

Как часто в эти дни, ко мне возвращается ощущение чудесной нереальности происходящего. Зеленая долина Леджа огибает Хорив и тянется цепью роскошных садов по направлению к горе Святой Екатерины. Прохладный ветер дует навстречу нам по ущелью. По обе стороны высятся изломы светло-коричневых гор, фантастические нагромождения скал, будто сорванных и разметанных давним землетрясением. И первая череда садов за каменными оградами колышет серебристо-дымчатые листья олив.

Миновали огромный камень со светлой полосой сверху вниз, похожей на след потока, с несколькими выемками, напоминающими уста — местное предание говорит, что ударами жезла Моисей извел воду именно из этого камня. Я узнаю его по рисунку в книге епископа Порфирия и помню рассуждение о недостоверности указанного места: камень лежит совсем отдельно, и изведение из него воды было бы неоправданным нарушением законов, изданных природе Самим Богом, чем-то вроде фокуса; скорее, чудо состояло в изведении глубинного потока. Приняв это рассуждение, я обхожу камень вокруг из любопытства, но без благоговения.

Интересно продолжить это размышление о пределах и внутреннем обосновании, оправдании чудесного. С одной стороны, там, где Бог хочет, нарушаются законы естества; с другой, невольно вспоминаются слова;