– Чепуха! Даже не пытайтесь оправдываться. Все равно не поверю. – Он улыбнулся. – Нас, англичан, со времен королевы Виктории считают страшными ханжами. Но после Первой мировой войны все изменилось. Началось с так называемых обнаженных живых картин: девушки стояли на сцене голыми в позах античных статуй. Двигаться им было запрещено – иначе у хозяина отобрали бы лицензию. Зато теперь у нас уже полная свобода нравов, почти как в довикторианские времена, когда люди купались в море без одежды. Совсем голыми, правда-правда!
К столику подошел официант и подал египтологу, как и в прошлый раз, только чай. Алиса глядела на старичка с состраданием – сама она тем временем лакомилась превосходными гренками с джемом.
– К чему это я? Ах да, вспомнил. Я хотел вам сказать, что, когда за несколько лет до войны в Лондоне давали «Экстаз» Густава Махаты, я специально сходил на этот фильм три раза, чтобы увидеть, как Хедди Кизлер нагишом гонится за нахалом, который украл ее одежду, оставленную на берегу озерца. Нагота на экране у моего поколения просто в голове не укладывалась. Всякие стражи нравственности так перемывали несчастной актрисе все косточки, что она, когда переехала в Голливуд, сменила фамилию на Ламарр. А ее муж – он никак не хотел смириться с тем, что другие мужчины могут видеть его жену во всей красе, – постарался выкупить и уничтожить все копии фильма. Она с ним развелась. Так ему и надо! Но только вспомню, как Хедди мелькает на экране в чем мать родила… Эх, старость-старость!
Алиса слушала его со смешанным чувством веселья и отвращения. Ее шутка, которая шуткой вовсе не была, явно разбудила в дедушке эротомана.
– Ничего удивительного, что вы предпочитаете общество этого юного египтолога, Абиба Дениса, а не такого старого хрыча, как я, – продолжал Хаттер. – Я видел вас вместе несколько раз. Несчастный молодой человек.
– Почему? – удивилась Алиса.
– Не люблю повторять сплетни, но я слышал довольно странную историю о том, как он был зачат. Мой собеседник клялся, что это правда. Рассказать вам?
– Будьте так любезны, – сказала Алиса. Интересно, что она услышит на этот раз?
Я с давних пор восхищаюсь кинематографом. По-моему кино и телевидение – самые прекрасные достижения нашей цивилизации. Они произвели в жизни человека гораздо более глубокую революцию, чем автомобиль или самолет. Ведь благодаря автомобилю и самолету мы всего лишь стали перемещаться быстрее и с большим комфортом, а кино и тем более телевидение позволяют нам посмотреть дальние страны не выходя из дому. За один день мы можем увидеть Тибет и остров Пасхи, Париж и Бали. Невероятно! Художественное кино не менее замечательно. Мы участвуем в жизни других людей становимся свидетелями их самых интимных переживаний. Забываем, что это актеры, и плачем или радуемся вместе с ними. А впрочем, разве это важно, что они актеры? Ведь истории, которые мы видим на экране, никогда не бывают полностью высосаны из пальца; они всегда так или иначе основываются на подлинных событиях. Иногда сценографам удается совершенно гениально воссоздать действительность, которая уже давно не существует. Я, старый египтолог, радовался как ребенок, когда смотрел «Клеопатру» Манкевича.
Поэтому кино – вторая после Египта любовь моей жизни. Я влюбился в него с первого взгляда, как Джойс, который впервые увидел на континенте фильм и сразу решил основать кино в Дублине. То, что предприятие обанкротилось, свидетельствует об ирландцах самым худшим образом. Подозреваю, что именно в связи с этим моим увлечением знакомый и рассказал мне историю, которую он услышал о вашем приятеле.