Пальто для Валентины

Валентина закуталась в шаль, в телогрейку одетая, в резиновых сапогах подалась в Зимник за братом Володей Зеленком.

Изба обезлюдела. Даже Матрена не схотела лежать после бани, подалась на двор вместе с остальными. Оставили Петра в покое. Спит. Пусть спит.

Васька нашел в кладовке паяльную лампу и возился с ней. Володя спустил кровь, застреленным свиньям, в тазы, принесенные бабами, и все рушил пьяный в кладовке в поисках веревки для вытяжки туш из свинарника во двор, где безопаснее с огнем и просторнее смалить на кабанах щетину.

Тем временем молодые женщины дополнили водой котел в бане и растопили печь. Там же и горевали о случившемся, Таня ругала Володьку на чем свет стоит. Валя Симонович благоразумно помалкивала, не желая перед Матреной злой показаться. Маринка покрутилась возле бабки и поскакала в дом.

— Папка мой любимый. Напивси, и никто табе не жалеет. Я так табе ждала, — присела пятилетняя девочка у изголовья отца.

— На руках вить жестко, спать. Щас я табе подушку положу, — пошла Маринка в горницу и волоком за углы притащила большую Петрову подушку. Петр любил спать высоко головой. Потому и подушка объёмом в две обычные. Петр Васильевич и допрежь любил повалять косточки на жестком полу, полусидя — полулежа. Погреть спину от горячих кирпичей печи. И дочке невысоко ползать по батьке, на его носок ноги забираться. Марочке нравилось трехгодовалой качаться на ноге отца, держась за его пальцы рук, тянущимися к нему ручонками.

Подбить подушку под тяжелую голову не удалось пятилетнему ребенку. Спал Петр головой к перегородке в горницу, вытянувшись ногами до кухонной двери. Маринка навалила подушку отцу на голову. Решила, спине теплее будет. Присела, щекой от пола стала рассматривать лицо спящего отца. Дышал он ровно, раскинув локти — переносицей и лбом на руках. Подушка на спине его нисколько не тревожила. На дворе выл, подгавкивая Байкал.

На выезде из Зимника, Валя Колесень с братом, на «Жигулях» обогнали телегу лесника. Симонович катил в Егоровку с женой. Будущие сваты разъехались без взаимных поклонов.

Еще от ворот Валентина Тимофеевна увидела, что дела идут, хоть и не споро, и не умело. Петра не видно. Вышли из теплой бани Таня и Валя Симонович, Матрена. Маринка выскочила на крыльцо веранды.

— А папка спит, — сообщила она весело.

— Слава те господи, угомонился, — вздохнула облегченно Валя. — Пусть отдыхает. Итак, весь день не свой, — пояснила она брату. — Справимся и без него. Не станем тревожить.

Подкатил Симонович, послышалось недовольное фырканье остановленного уздой коня, скрипнула, облегчившись от грузных седоков, грядка телеги. Калитка в улицу распахнута, Володя Зеленок выбирал из багажника пару паяльных ламп, заправленных бензином у себя на дворе.

Симонович, следом жена, зашли во двор.

— Здорово, сватья. Никак уже к свадьбе готовитесь? — увидел он дочь.

— А што нам? Чем наш Васька не жаних, чем он забракованный…

— Руки-ноги в кандалах, весь, в цепях закованный, — ехидно продолжила Сима, мать Вали Симонович. — Да он у вас больной, с одной почкой. Долго не проживет. Сирот плодить? Не дам!

Крик поднялся, ругань между бабами, туши свет. А свет в небесах пригас уже и без этого крика, и спешить с разделкой свиней следовало.

— Цыть, вы…Хозяин-то, ваш где? Сынок-то мой, Петр Васильевич…

— Спит твой сынок, пьяный. — Огрызнулась бабка Матрена, стоявшая тут же.

— Ежели вы с добром к нам, люди добрые, — опамятовалась Валентина Тимофеевна: при сватовстве позорятся. — То и мы, тоже — добрые люди, добром встретим. И неча в наши прожитые годы детей впутывать. Было и прошло, быльем поросло.

— Мы думали она на учебе, учится, а она с Васькой вашим крутится. — Не унималась Сима.

— Та, цыть те, сказал, — замахнулся кнутом на жену лесник. — Скандалом — дело не сробишь. О расходах подумай, дочка одна. Без помощи молодых не оставим. Сынок мой выспится, завтра потолкуем.

Прошло не менее часа споров и раздоров, прежде чем Валя Колесень решила посмотреть Петра. Рядом с двором добрая времянка с печью, Матрениной кроватью — кухня и летняя и зимняя. Толкуться всегда там без Петра Васильевича. В избе Валентина только хлеб печет. Отдельная рубленая клуня без окон, дверью — к двери времянки. Крытый переход между клуней и времянкой. Там и сепаратор, и бочонки с огурцами и грибами. Клуня холодная, без печи. В ней и в жаркое лето прохладно. Теперь ноябрь. Мясо в клуне складываться будет. Рассудив таким образам, уже без опаски оставила сынов и брата у свиней. Гудят две лампы, щетину кабанам смолят.

Валентина ступила через порог в избу, увидела под лицом Петра его любимую «думку» и обмерла. Рухнула от порога на его босые ноги: остыл человек, задохнулся в глубоком сне Петр. Инстинктивно, во сне, после ухода Маринки, Петр сам завернул под себя подушку, уткнулся в нее лицом.

— Ма-а-ама-а-а, та што ж вы наделали… Не уберегли… — задохнулась Валентина Тимофеевна Колесень глухими рыданиями. Сердце отбилось, отлюбило.

Истинно: «Праведник гибнет в праведности своей; нечестивый живет долго в нечестии своём…»

Часть 2

1. Пастушок