И Макей, и Дуглас: прославились они…
А Англия гербов не знала искони,
Но современная, исполненная чванства,
Себе присвоила и создала дворянство,
Их родословными гордится дерзко днесь,
И раздражается ( неслыханная спесь)!
Засильем чужаков, и объявляет вместе
О древности своей и о высокой чести!
Но кто же Дьюра? Кто Саквиль и Деламир ( роды Англии, имеющие французское происхождение),
Слейвиль и Монтегю, Сесиль, Могун и Вир?
В них английских имён не слышно… А ведь пэры!
Да, все Папильоны, Хублоны, Литульеры
Прослыли сквайрами и рыцарством у вас.
Они сенаторы, лорд-мэры и подчас
Богатство ( всякою ценой) даёт огулом
Сан лордов – слесарям, дворян – любым акулам.
При чём тут рыцари? Их нет у англичан!
Бесстыдством, золотом здесь куплен пэров сан!
Итак, что предками гордиться? Это плохо!
Или героями от короля Гороха
В прогнивших хартиях давно минувших лет?
Покрытых пылью, их забвенью предал свет.
Коль добродетельны мы лишь по родословной,
То с родом кончатся заслуги, безусловно,
И смесь нечистую увидим из-за строк,
И унаследуем легко мы их порок.
Запятнанная честь тогда бы поневоле
Передалась бы нам и не в малейшей доле.
Чрез поколение порок и нрав дурной
Предстанут в наготе ужасной пред тобой.
Но добродетели не смотрят на породу:
Мудр иногда глупец, и глупому народу
Наследует мудрец… Что нам до слов пустых, –
Имели предков мы хороших иль дурных?
Примеры добрые достойны подражанья,
А ныне в доблести не видим притязанья.
Как предки вздрогнули б во мраке гробовом,
Увидев отпрыска хотя б одним глазком!
Как часто спорим мы из-за имён покраше
И на заслугах их мы зиждем счастье наше!
Они сожгли б реестр, сгорая от стыда,
От подлых выродков отрёкшись навсегда!
Стал достоянием плутов весь блеск их славы,
Лишь личной доблестью мы будем величавы!
1701 г.
Опыт о проектах.
Об академиях.
Оных у нас в Англии меньше, нежели в других странах, — в тех, по крайней мере, где ученость ставится столь же высоко. Недостаток сей восполняют, однако, два наших великих питомника знаний, кои бесспорно являются крупнейшими, правда, не скажу, лучшими, в Европе. И хотя здесь многое можно было бы сказать об университетах вообще и об иноземных академиях в особенности, я удовольствуюсь тем, что коснусь лишь предмета, оставшегося у нас без внимания. Гордость французов — знаменитейшая Академия в Европе, блеском своим во многом обязана покровительству, которое оказывали ей французские короли. Произнося речь при избрании в сию Академию, один из членов ее сказал, что «одно из славнейших деяний, совершенных непобедимым монархом Франции, — учреждение сего высокого собрания — средоточия всей сущей в мире учености».
Первейшей целью Парижской Академии является совершенствование и исправление родного языка, в чем добилась она такого успеха, что ныне по-французски говорят при дворе любого христианского монарха, ибо язык сей признан универсальным.
Некогда выпала мне честь быть членом небольшого кружка, поставившего себе, по-видимому, ту же благородную цель относительно английского языка. Однако величие задачи и скромность тех джентльменов, кои взялись за ее исполнение, послужили к тому, что от начинания сего пришлось им отказаться как от непосильного для частных лиц. Поистине для подобного предприятия надобен нам свой Ришелье, ибо нет сомнений, будь в нашем королевстве такой гений, который возглавил бы эти усилия, то последователи у него непременно нашлись бы, сумев стяжать себе славу, достойную предшественников. Язык наш наравне с французским заслуживает, чтобы на благо его трудилось подобное общество, и способен достичь много большего совершенства. Просвещенные французы не могут не признать, что по части глубины, ясности и выразительности английский язык не только не уступает своим соседям, но даже их превосходит. Сие признавали и Рапэн, и Сент-Эвремон, и другие известнейшие французские писатели. А лорд Роскоммон, почитавшийся знатоком английского языка, писавший на нем с наибольшей точностью, выразил ту ж е мысль в следующих строках:
«Как легкость авторов французских далека
От силы нашего родного языка!
Ведь в слитке строчки нашей серебрится
Французской проволоки целая страница.
И если соседи наши вслед за своим величайшим критиком признают наше превосходство в возвышенности и благородстве слога, мы охотно уступим им первенство по части их легковесной живости».