Память

– Он пишет, что родился на небольшой, впадающей в Мологу слева речке недалеко от границы Калининской и Новгородской областей. Берега Мологи, как и его родной речки, в тех местах круты и высоки, покрыты густым смешанным лесом… И я воображаю, как в первых числах марта 1238 года отряд орды, вышедший с полоном северным маршрутом, сворачивает с Мологи направо, в первую же попавшуюся речку. Быть может, именно пленные указали на эту узкую речку с обрывистыми берегами, текущую со стороны Новгорода, но, пройдя несколько километров, увидели, как она еще больше сужается, а разведка донесла, что речка эта вытекает из непроходимых лесов… И верно – на этом пути высилась заросшая нетронутыми дебрями лесная гряда, и район этот до сего дня называется по имени райцентра Лесным… И вот орда, обнаружив обман, уничтожает пеший полон и возвращается на Мологу, чтоб идти на запад по льду реки Волчиной.

– Предположение?

– Конечно. Однако вот что пишет А. В. Смирнов, исходивший-изъездивший все тамошние места и сообщающий мне названия старых окрестных сел и деревень – Никольское, Пестово, Вятка, Ахона, Михайловское, Лесное, Пороги. «…А родная моя деревня – Полонское стоит в 1 км вверх по течению небольшой реки, текущей со стороны Вышнего Волочка в Мологу. Называется эта река Полонуха. По деревенским рассказам с детства помню, что когда-то тут проходили татары и перебили собранных жителей, а что было на самом деле и когда – неизвестно. Обращался я в Новгородский краеведческий музей, но конкретного ответа не получил. Недалеко от места впадения Полонухи в Мологу по течению вверх, близ нашей деревни, есть большой курган, который у нас называют Богатырской могилой. Вдоль речки Полонухи много других могил и курганов. Может, это братские могилы тех, кто погиб под монгольскими саблями?»

Конечно, если тут был уничтожен полон северного отряда Бурундая, то уцелевшее окрестное население не могло тогда не захоронить павших. Тело Василька разыскали ростовцы во главе с овдовевшей княгиней Марией, а от Ростова до Ширенского леса около двухсот километров пути… Косвенным доказательством того, что весь полон, захваченный на Сити, был уничтожен, служит также то, что мы, в сущности, ничего не знаем достоверного о битве на Сити, не знаем даже ни даты ее, ни судьбы Юрия Всеволодовича. Передать эти подробности живущим просто было некому… Что же касается курганов на реке Полонухе близ деревни Полонское, то среди захоронений обычных для тех мест дославянских угро-финских племен некоторые, наверное, действительно могут быть братскими могилами русского полона 1238 года…

Вспоминаю, как впервые попал я в Торжок и совсем его не заметил, – это было на исходе молодости, и спешил я к своей невесте в село Никольское, где она проходила институтскую практику. Весь следующий день мы, зачарованные, бродили вокруг бесподобной ротонды архитектора, поэта и ученого Николая Львова, по старому парку его планировки, по сырым берегам заглохшего пруда. А на обратном пути в Москву, когда мы уже не замечали часов, потому что у нас впереди, казалось, была вечность, Торжок взял из нее большой летний день целиком, который тоже не заметался, запечатлев, однако, в нашей памяти этот маленький и такой обыкновенный городок, хотя тысячелетняя многострадальная судьба Торжка столь необыкновенна, что нет ей подобия даже на родной многострадальной русской земле, не говоря уже о землях чужих – сопредельных или далеких…

Ушкуйники и гости из древнего северного города облюбовали за озерами и болотами это приметное место у подножия сухой гряды в те давние времена, когда в Чернигове еще не стоял Спас, в Новгороде София и на Руси не было летописцев. Начинались отсюда бескрайние леса, где жило угро-финское племя весь, у котси рого мехов было хоть дорогу стели. А во княжение крестителя Руси Владимира образовалось тут святое место. Когда в Ростове «бысть убиен» сын Владимира Борис, что стал святым вместе со своим невинно же убиенным братом Глебом прежде их отца, в историю вошли два брата венгра, Георгий и Ефрем, неведомо как очутившиеся на русской земле, где они стали православными христианами и боярами. Первого, очевидно, телохранителя, которого, по словам Ипатьевской летописи, «любляше по велику Борис, бе бо възложи на нь гривну злату» и с оружием в руках защищавшего своего господина, убили вместе с ним, но «не могуще снята вборзе гривны с шеи и усекнуща главу его и тако сняша гривну ту, а главу отвергше прочь». Ефрем же, главный княжеский конюший, был, наверное, специалистом по разведению венгерских иноходцев. Он спасся в тот трагический день 1015 года, ушел в леса и унес с собою голову брата. Близ торгового пункта на Тверце он, тоже впоследствии канонизированный, основал обитель, что стала со временем Борисоглебским монастырем, а место вокруг постепенно заселилось и огородилось – так начинался Торжок.