Память до востребования<br />(Фантастические рассказы и повесть)

— Ну как? — сказал Кузнецов громко, чтобы они немного опомнились. — Вы молодцы. Когда я впервые это увидел, чуть в обморок не упал.

Хирург, участковый и медбратья ошеломленно глядели на Троишина.

— Он ведь физик, у нас в институте работал, — продолжал Кузнецов. — Его группа занималась биоэнергетикой растительных сообществ. Ведь лес — это сложнейшая система биополей. В нем все взаимосвязано. А Гена сумел настроить свое… биополе в резонанс с энергоритмом леса. Лес как бы принял его за… часть самого себя. Гена никогда не был атлетом, но в лесу он смог бы побить любой мировой рекорд. Я видел кое-что такое… Помню, были вместе на охоте. У лесозаготовителей трактор застрял. Так Гена взял и вытащил его вместе с грузом. Шесть толстенных бревен! Просто руками… А потом случилось несчастье. В бане поскользнулся — перелом позвоночника. А я вспомнил про его способности, или свойства… Ну что значит — вспомнил: дошло до меня… Дай, думаю, попробую. Получил разрешение. Отвез его из больницы в лес. После неделю в себя прийти не мог… Такие вот дела. Без леса ему нельзя. Без леса он — конченый инвалид.

Троишин встал, потянулся. Сложил носилки и понес к машине.

— Все в порядке. — Теперь лицо его порозовело, выглядел он совсем здоровым. — Можете забирать… инструмент.

Участковый вдруг обнял Троишина, даже фуражку уронил на землю.

— Ну черт! С ума старика свел.

Сквозь лица людей Троишин вдруг снова увидел отчаянно вертящиеся толстые колеса перевернутого КрАЗа и туши, вываливающиеся в грязь.

— Ты что, Гена? — насторожился Кузнецов, заметив перемену в Троишине.

— Лоси… Они ведь в лесу не сживают… Странно. Ведь это их лес. Почему так, Саша?

— Не знаю, Гена… Откуда нам это знать?

— Странно, — угрюмо повторил Троишин.

ПАМЯТЬ ДО ВОСТРЕБОВАНИЯ, или ОХОТНИК НА ЗЕРКАЛА Рассказ

…Он сидел в «Жигуленке» цвета кофе с молоком. Холеный такой «Жигуленок», весь в наклейках и с колпаками от «мерседеса». Знаете, когда-то я очень любил кофе с молоком, но теперь меня от него тошнит… от одного только запаха… Извините, я отвлекся. Сначала я стоял на переходе и ждал зеленого света. Хотя мне уже было все равно, что там, на этом светофоре, мелькает. В голове гудело. Я таращился на решетку водостока. Под ней было темно — и жутко. Я силился что-то разглядеть в этой дыре… Пару «зеленых» я, наверно, пропустил.

Скверно мне стало. Только что хлопнул дверью. Ума хватило. Разругался с любимой женщиной. Вы когда-нибудь падали лицом об лед? Холодно, очень твердо и очень больно… Вот так мы с ней и поговорили — ссоры никакой, в сущности, и не было.

В те времена… эх… в те самые времена я был весьма уверен в себе. Пять лет подряд заколачивал деньгу по курортным эстрадам, где пустые бутылки катаются по углам. Добрые дяди с толстыми мягкими пальцами, с массивными печатками заказывали меня к ужину, на десерт. И платили по прейскуранту. Хорошо платили. Я был уверен в себе. Я знал себе цену. Точную. В рублях. Как матерые головорезы прошлых веков, когда объявляли по всему царству-государству, сколько стоят их головы. Я гордился своей ценой. Я стоял вровень с бандитами, достойными салона мадам Тюссо. Потом, когда я правдами и неправдами пробился на Всесоюзный конкурс и выскочил в «звезды», моя цена разродилась новым ноликом и я задрал нос еще выше. Про родные курортные пенаты не забыл, а добрых дядей вокруг прибавилось. Они постоянно напоминали мне, чего я стою. А мои дружки дурачились — они играли со мной в аукцион. Однажды — в каком-то сочинском кабаке — мы шутя подсчитали на салфетке цену всей нашей честной компании. Получилась веселенькая сумма.

Кто-то ухмыльнулся тогда:

— Этот капиталец да на благие цели: выстроили бы дюжину яслей.

— Три больницы, — добавил другой.

— Четыреста пивных, — кто-то пробормотал спросонок, и все заржали — хмельно, во всю глотку.

Женщины, наши женщины, таращились на меня, как на золотую статую Шивы: «…Ах, как это обалденно модно! И фантастически дорого!»