Память – это ты

– Не дергайся. – Даже голос у меня прозвучал как-то по-бандитски.

– Что тебе? Я пуст, приятель. Кто ты?

Я чувствовал его страх, слышал дрожь в каждом слове. Ухватив Полито за лацкан, я слегка повернул его к себе.

– Черт… Мы знакомы? Стой… Гитарист?

– Больше ничего не хочешь мне сказать, пока я тебя не зарезал, как свинью?

– Тихо, тихо, парень… Спокойно. Я все объясню.

– Думаю, я и так все понял. “Я помог тебе, ты поможешь мне” и все такое, да?

– Слушай, ты не понял. Эти ребята, они ублюдки… Я был им должен, и…

– Отлично, теперь ты должен мне.

– Черт, приятель, я уже всё. Порвал с ними.

– А я был прощальным подарком? – Я прижал нож к его шее.

– Слушай…

– Где он?

– Кто?

– Мой медальон!

– Откуда я знаю. Ты сам видел, я раньше ушел…

– Где он? – Под лезвием ножа выступили капельки крови.

– Ох! Ладно, ладно. Я вспомнил. Честно. Эти ребята всегда все несут одному человеку. Я тебе рассказывал.

– Ростовщик…

– Да, Эммет. Я могу тебя отвести, но…

– Пошел! И имей в виду: ты можешь сбежать, но завтра, через месяц или через год я опять приставлю нож к твоей глотке и уже не буду ничего спрашивать, клянусь.

– Слушай, какой ты злющий… Я усек. Лады, приятель. Спокойно. Не сбегу.

По правде говоря, не знаю, кто из нас больше нервничал. Я посмотрел на свою руку, сжимавшую нож, – она дрожала, как желе. Я отдернул ее, ужаснувшись самому себе.

Пройдя полгорода, мы оказались в средней части бульвара Рамблас. Перешли на другую сторону и продолжали путь, пока не оказались перед неприметной деревянной дверью, на которой висела полусгнившая табличка с надписью “Эммет”.

– Это здесь.

– Так входи. И если врешь, я клянусь, что…

– Я не вру, а нож лучше спрячь.

– Ну-ну.

– Слушай, я серьезно. Старик – та еще пройда. Не вздумай обманывать его, он хитрый лис. И всегда держит оружие под прилавком.

Я посмотрел на Полито с недоверием:

– Ты обо мне беспокоишься?

– Старику сто лет в обед, он слеп как крот, руки у него трясутся. Даже если он прицелится в тебя, вероятнее всего, башку снесет мне. Неохота помирать из-за твоего медальона.

Я толкнул дверь, нервно звякнул колокольчик. Открылся узкий проход между двумя уходящими в потолок высоченными стеллажами, заваленными всем подряд. Лавка ростовщика была такой крохотной и тесной, что оставалось только диву даваться, как все это в ней помещается. Прежде всего в глаза бросались старые книги. Огромные, каких я раньше не видел.

Мы дошли до конца коридора. В глубине, за изъеденным жучками прилавком, сгорбленный старик вертел перед моноклем перстень. Затем он попробовал его на зуб, словно хотел окончательно удостовериться в качестве, и спрятал в деревянную шкатулку. После чего прикусил желтым зубом очередное кольцо и, по-видимому, остался недоволен, потому что бросил его в другую шкатулку, к безделушкам.

– Вечер добрый, – сказал Полито, когда мы подошли к прилавку почти вплотную.

Эммет с любопытством взглянул на нас:

– Так-так-так… Кто к нам пожаловал! – Голос у старика был такой же скрипучий, как полки стеллажей в его лавчонке. В таком месте достаточно искры, и все сгорит быстрее, чем волосок в печи. – Давненько не видались, друг Полито!

– Занят был.

– Не-е-е… не верю. Опять попался, а?

Я сделал шаг вперед, чтобы старик меня заметил. Я не болтать пришел. Эммет что-то смекнул и, оглядев меня с головы до ног и составив себе впечатление, снова обратился к Полито:

– Чего вам?

– Я пришел забрать свое, – сказал я.

– Не-е-е… Приятель твой? – На меня он даже не взглянул. Как будто Полито был один.

– Твои ребята забрали у него медальон, который ему, похоже, дороже жизни.

Старик раскрыл глаза от удивления, но тут же взял себя в руки.

– Это так? – наконец обратился он ко мне.

– Да.

– Так-так-так… Мальчик с монетой…

– Это медальон. Он у вас?

– Ого. Он со мной на “вы”, – язвительно отозвался тот. – Дай-ка угадаю. Сирота? Из хорошей семьи? Видел жизнь в розовом свете, а теперь приходится изучать остальные оттенки, а? – Смех у него был ломкий и скрипучий, точно несмазанная дверь.

– Вы ничего обо мне не знаете.

– Ошибаешься. Я знаю, что ты ищешь монету и готов на все, лишь бы вернуть ее, так?

– У вас она или не у вас?

– У меня, – признал он просто.

Молчание расползалось, как его тонкие губы.

– Так верните.

– Послушай, мальчик. Ты на вид неглупый, так что, наверное, поймешь: это магазин. Здесь никто никому ничего не дарит. Здесь покупают и продают.

– Вернуть чужое – это не подарок.

– Не-е-е… совсем наоборот. Я за этот медальон заплатил неким очаровательным юношам кругленькую сумму. А ты что дашь?

– Что вы хотите?

– Мне нравится твой новый приятель, Поли. Смотри, мальчик, я не вор, и если ты поклянешься, что медальон и правда был твоим…

– Он мой, – отчеканил я.

– …я сделаю исключение и продам его по той же цене, по какой купил.

Краем глаза я видел, что Полито еле заметно отрицательно качает головой.

– Сколько?

– Пятьсот песет.

– Вы с ума сошли! У меня столько нет…

– Ну тогда ничем не могу помочь.

Он снова улыбнулся своей отвратительной улыбкой. Я в ярости обрушил кулак на прилавок. Эхо еще не стихло, как Эммет извлек откуда-то дробовик с отпиленным стволом и безмятежно направил на меня: