Память гарпии (СИ)

От надежды и страха саднило в груди.

Одним уголком губ Орфин ухмыльнулся, словно прочтя ее мысли, подождал пару секунд и лишь потом сделал шаг в сторону.

— Орфин, я вспомнила всё, как ты и хотел! — воскликнула она сквозь наворачивающиеся слезы.

— О, правда? — сказал он с дурашливой интонацией. — Вот так ирония, да? Мы оба получили всё, что хотели. Ты освободилась от Асфодели. Я вернул тебе память. Вот так счастливый финал.

— Я Рита! Я больше не Тис!

— Да мне уже плевать.

Зерно оторвалось от пальцев Асфодели и по дуге полетело в сторону Риты. Она дернулась, вкладывая шквал мнемы и памяти в этот рывок. Но Минос всё равно удержал ее, и семя впилось ей в бедро.

Минос ослабил хватку, и Рита вырвалась. Она бросила бежать по чаще, подгоняемая короткими злыми смешками, которые сыпались на нее из каждой коряги.

Но долго это не продлилось.

Ее ноги костенели и размякали одновременно, обращаясь в неуправляемую массу. Пока наконец она не упала.

Шаги за спиной стали громче. Он преследовал ее — подошел вплотную, опустился рядом.

— …Это не ты! Ты не такой! Я знаю, что ты там, внутри, слышишь меня!..

Он рассмеялся.

— Рита, солнышко. Это так не работает. Ты, правда, думаешь, что после всего я должен был остаться тем милым наивным дебилом, который бегал за тобой, как щенок? Обалденно удобная позиция, я понимаю. Но, знаешь, когда ты пытаешь людей, люди ломаются.

— И ты сломался?.. — спросила она едва живыми губами, прежде чем их тоже затянуло в коряжистое небытие.

— Нет. Я… пришел в гармонию с окружающим миром. Адаптировался.

Рита хотела зажмуриться, не в силах видеть его таким. Хотела закричать. Но не могла пошевелить даже веками. Орфин усмехнулся. В восьми глазах стояло жестокое торжество.

— Как же иронично всё вышло, а? Хм, — поигрывая пальцами, он протянул к ней руку — туда, где прежде располагался центр груди. — Значит, ты вспомнила наши жизни. А я как раз забыл, — он провел языком по зубам. — Пожалуй, — прошелестел он, — я загляну в твои воспоминания.

Он прижал ладонь к ее искаженной груди и закрыл глаза, а затем с влажным звуком погрузил пальцы внутрь плоти. Его присутствие грубо прорвало оболочку ее мыслей и клином вошло в самые недра памяти.

Глава 29. Немезида

«Нечестивому и сон не в радость »

Как же он хотел тогда, после перерождения, не думать и не чувствовать. Как сокрушался, что игла Асфодели не прикончила его.

Но нет, с тех пор он беспрерывно чувствовал чужеродную волю, как гвоздь, вбитый в центр сознания. Исполнял простые команды, потому что не видел смысла бороться. А когда она молчала, просто замирал и оседал в каком-нибудь углу Чертогов. Но Асфодель теребила его вопросами.

«Почему ты опять сидишь? — звучал в голове ее голос, как зуд. — Что за кислая мина, Орфей? Без моей помощи ты бы уже канул».

Да, как и прочим фамильярам, Асфодель дала ему мифическое имя. Орфей… Герой-певец, бросивший возлюбленную в краю мира мертвых. Какая жестокая насмешка.

Игнорируя колкие вопросы садовницы, Орфин упорно молчал. В самом деле, не много ли она просит от марионетки — еще и общаться? Он ждал с упрямым безразличием, что она пустит в ход более жесткие методы. Станет обращаться с ним так же, как с гарпией. Но Асфодель поступила мудрее и делегировала задачу. Из полузабытья Орфина вырвал голос извне — механический, лишенный эмоций. В нескольких метрах от него неподвижно стоял Никтос.

— Хозяйка велела поговорить с тобой, зрячий. Что за плач? Мы все здесь в одной лодке. Думаешь, ты особенный?

Орфин подивился такой разговорчивости. Склонив голову, он обдумал слова ловчего.

— Как ты живешь так? — спросил он тихо. — Как… как вы все с этим смирились? С рабством, с ее голосом… и присутствием.

Призрак в маске долго молчал, прежде чем ответить.

— Как смиряешься с любой потерей. Калеки и вдовы ведь прекращают рыдать. Ты нужен ей сильным и верным слугой, зрячий, и она щедро платит. Прими эту сделку. Покажи благодарность.

— Щедро платит? Ты про вечность в рабстве?

— Про глубину таланта. Лучше выясни, на что ты теперь способен.

С этим, сверкнув зеркальной чешуей, Никтос отступил в сень кровавых коридоров и исчез.

«Покажи благодарность»… Что ж, пожалуй, он прав. Не стоит лишний раз злить хозяйку и выказывать недовольство. Проку в этом всё равно никакого. Лучше изображать признательность и покорность, ведь это самый простой путь, а он так устал бороться. Больше не видел, за что.

Потому он пересилил себя, стал разговаривать с ней и обращаться на «ты», как прочие фамильяры. Ей нравилась эта иллюзия семьи. Будто скованные души становятся ее детьми, а не рабами.