Память (Книга вторая)

Не сосчитал Субудай Кулькана, самого младшего сына Темучина, потому что его уже не было совсем, — он принял под урусской крепостью смерть. Субудай не стал считать и Бури, правнука Темучина, и внука Темучина Гуюка, сына каана Угедея, потому что они, как все чингизиды, больше всего любят соколиную охоту и вино, а своими распрями с Бату мешают Субудаю — приходится их тут посылать на покорение дальних маленьких селений. Не загнул он пальца, вспомнив Монке и Бучека, внуков Темучина, сыновей его четвертого сына Толуя, потому что их не было здесь. Субудай уничтожил с Толуем-отцом народ джурдже, и Монке с Бучеком тоже воины — рыщут в просторных степях, и враги рассыпаются перед ними, как стада маленьких диких кипчакских коз, которых не догнать и на мерине хорошего хода. И хотя Субудаю как воину было все равно, здесь Бату, внук Темучина, сын его старшего сына Джучи, или не здесь, он начал счет с него, потому что тот был здесь. Дальше шли его братья, внуки Темучина Орда, Шейбани и Тангут, и еще два внука Темучина — сын Джагатая Байдар и второй сын каана Кадан. Сосчитал и сына Эльчжигидая Аргасуна, который не был чингизидом — его дед Качиун приходился братом Темучину, но Аргасун здесь, тоже заносится перед Бату, и его надо считать. Четыре, два и один — семь… Тоже семь!

— О чем он пел? — спросил Субудай, взглянув смолкшему певцу в глаза, вдруг застывшие, как лед.

— О великом князе урусов Ульдемире, что жил в те времена, когда предки кипчаков еще не знали этой страны, не разделенной на улусы, и урусском батыре Иль-я, отрубающем врагу семь голов.

— Семь? — помрачнел Субудай и, чтоб услышала охрана, повысил голос: — Сломайте ему спину!

Раба взяли за слабые руки, повели — пусть расскажет своим богам, что Субудай может быть благодарным за то, что они сохранили для него спасительное зерно. За пологом юрты тоскливо, тягуче завыла собака урусского певца. Внезапно, словно озаренный, Субудай вскинул голову и подал телохранителю знак, отменяющий приказ. Тот кинулся наружу, крикнул слово, и оно передалось в сторону леса, удаляясь, Субудай впился глазом в колышущийся полог юрты — успеют или нет? Урус может пригодиться, он знает все эти места.

Надо скорей уходить отсюда в степь! Фуража мало, потому что длинные урусские строения с зерном горели, когда войско ворвалось в город, и Субудай впервые за всю свою жизнь приказал не поджигать, а гасить. Подгорелого этого зерна не хватило на всех коней, и часть войска во главе с Бурундаем ушла вперед, к большому урусскому озеру. Разведка доносила, что селения стали редки, безлюдны и корма в них нет… Как там Урянктай?

Реку Полу, «божий подарок» в рассказе Ивана, я запомнил, на Крестцах же поставил крест. Орда там не могла быть, хотя, повторяю, и Соловьев, и Семенов-ТянШанский с коллегами выводили ее именно туда. А В. Ян в романе «Батый» направил основные силы орды после битвы на Сити прямо к Игначу кресту, неизвестно где расположенному, минуя Торжок…

Если даже допустить, что орда попыталась пройти к Новгороду напрямую — лесами, попутными речными, болотными и озерными ледяными дорогами, как отряд Бурундая от Сити до Селигерского пути, то напрашивается множество аргументов, каждый из которых, а особенно все вместе, решительно отвергает этот маршрут.

1. Лесной прямопуток через район теперешних Крестцов был труднопроходимым, ненаселенным, а уставшая и поредевшая степная конница очень спешила и нуждалась в прокорме.

2. Игнач крест был хорошо известен в средневековой Руси, очевидно, как ориентирующий знак, устанавливаемый обычно на важных точках водных путей. Орография же местности и течение реки Холовы в районе Крестцов ничем особым не были примечательны.

3. Такие события, как нашествие орды, кровавое ристалище по дороге на Новгород и финальная остановка страшного врага, должны бы отложиться в народной памяти и местной топонимике. Живущие по Сити крестьяне из поколения в поколение и до сего дня хранят предания о том, что в селе Становище был княжеский стан, Юрьевское стоит вблизи места убиения Юрия Всеволодовича, в Судьбище казнили захваченных живыми русских воинов, на Бабью гору вышли навстречу орде с вилами и топорами бабы и девки, узнавшие о гибели своих мужей, отцов, братьев, сыновей, женихов, — они предпочли скорую смерть поруганию… В окрестностях же Крестцов не услышишь даже намека на события весны 1238 года.

4. От Игнача креста до Новгорода было сто средневековых, то есть двухкилометровых с небольшим, верст — чуть поболе двухсот километров. От Крестцов же до Новгорода, если даже считать по современному спрямленному пути, — менее восьмидесяти.

5. Селение Крестцы появилось в поздние времена, и название это определилось скрещением здесь дорог, а в соседней Ямской Слободе содержались конюшни и жили ямщики, обслуживающие дороги.