Память (Книга вторая)

Как хорошо, что Субудай еще сохранял запасные табуны — надежду и спасение войска! Кипчаки, перегоняя табуны, сообщали старшему табунщику-монголу, сколько животных осталось лежать, а тот вечерами докладывал Субудаю итог, с каждым днем все сильнее тревоживший, потому что на прокорм войска уходило слишком много коней. Перед ночлегом от каждой сотни прибывали к табуну три воина. Они затягивали на ногах коня аркан, и один из них, взмахнув ножом, погружал руку в разъятую грудь животного, нащупывал сердце и сдавливал его, пока оно не переставало рваться из пальцев. Потом воины свежевали коня и разрубали на части. Двое доставляли мясо к пылающим по лесу кострам, а третий укладывал внутренности в шкуру и сбрасывал с крутого речного обрыва. Подволакивали на арканах и туда же сбрасывали коней, чье сердце нежданно и само остановилось. Недавно Субудай повелел старшему табунщику казнить тех кипчаков, которые позволят коню подохнуть, — они должны были загодя умерщвлять его и оставлять близ тропы войску.

Первую ночь под городом Субудаю не давала заснуть боль в спине, в кривой левой ноге и разговор с Бурундаем. В конце его Бурундай сказал, что все еще не знает, как взять эту крепость, и не мог понятно объяснить системы ее укреплений — разводил руками, закатывал глаза, всегда оставляя, однако, узкую щелочку между веками, чтоб в свете плошки не упустить перемены на лице Субудая.

Старый воитель, не увидев крепости в темноте, надеялся все же, что небо в конце этого похода окажет ему последнюю милость — поможет найти самое слабое место Урусов и быстро поразить его. Не само ли небо расстелило вселенную перед копытами степных коней! Четвероногие сыновья зеленого простора и горячего ветра, прокармливая собою воинов, несут их во все концы света и свозят со всех концов света добычу — так было с той поры, как Субудай это увидел, так будет, пока он жив.

Личные его доносчики доложили в полночь неслыханное — у костров идут на разных языках тихие разговоры об этом плохом походе, после которого осталось столько сотен, сколько осталось волос на голове Субудая, и столько тысяч, сколько зубов у него во рту, и не надо брать этого и еще какого-то города, пора уходить в степь. Субудай тут же повелел в том краю лесной куртины, где горели эти шепчущие костры, взять по человеку от каждого огня, трех десятников и одного сотника, но не ломать им спаны и не вырывать сердце, а подарить жизнь, сбросив связанными с речного обрыва, куда сбрасывали внутренности коней.

А утром Субудэй, впервые взглянув на город из-под древесных ветвей, подумал, что вместе с шептальщиками надо бы сбросить с обрыва его самого, потому что ему тоже захотелось оставить нетронутым это последнее селение Урусов и уйти поскорее в степь…

Он срочно послал Бурундая в ставку, чтобы тот подготовил внука Темучина сына Джучи к известию о том, что в означенный срок города взять нельзя, а сам полдня не слезал с мерина. Он снова и снова, щуря глаз, приглядывался к городу и до конца не мог понять системы его обороны, потому что водораздельный склон, на клин суженный двумя реками, суживал и обзор — вознесенный горой на один уровень с Субудаем, город хорошо был виден лишь с северо-западной стороны. Прямо перед Субудаем водораздел полого спускался к реке, вроде бы полупетлей охватывающей город, хотя под снегом и густым кустарником внизу нельзя было рассмотреть поворотов русла. Город стоял на такой круче, что если поставить друг на друга два больших дерева, то верхнее могло даже не достать своим острием боевых башен, которых тут было, кажется, больше, чем на стенах других городов, взятых этой зимой Субудаем… Может, Бурундай догадается и сам скажет внуку Темучина сыну Джучи, что лучше бы не брать этого города?

Земляная, местами уже обтаявшая круча, увенчанная многобашенной деревянной стеной, на севере закруглялась с правильной плавностью. Под нею, в самом начале бескрайней низины, близко сходились две реки, так что Субудай ошибался, предположив раньше, что город стоит в междуречье. С северо-востока и востока к городскому холму, должно быть, прижималась большая материнская река, и за просторным белым полем на другом ее берегу чернел лес. Высоко над ним тянулась на юго-восток, к степи, темная грива главного водораздела. Она была в эту пору недосягаемой, и Субудай ясно понял, что попался в ловушку, — обойти город в таком месте ни конному, ни пешему войску невозможно, а как его брать?