Память (Книга вторая)

— У Субудая уже не было камней и камнеметательных машин, чтобы без потерь перекинуть бревна к стене. Пращи были изрублены мечами и топорами козельских, дружинников, а камни израсходованы. Козельцы втаскивали их на стены, сооружали надежные прикрытия от стрел, нагромождали в месте пролома, собирали в кучи, чтобы швырять в осаждавших; орудие нападения превратилось в орудие защиты… Возможно, что Кадан и Бури действительно подошли со своими отрядами уже после вылазки горожан и, не считаясь с потерями, погнали воинов на общий штурм стен с козельских круч. Не исключаю и последний, единственный способ штурма, который оставался в распоряжении Субудая, — он срочно восстановил несколько катапульт и зажег город, который стал ему не нужен, потому что пищевые и фуражные запасы в нем кончились, а уцелевшие кони орды уже паслись на молодой траве.

— Зажечь? Каким образом? Чем? У него же не было чжурчжэньского огня.

— Предупреждаю — это горючее и сырье, из коего оно изготовлялось, может вызвать у современного читателя шок.

— Говорите, вытерплю…

— Горожане со стен видели большие костры, на которых орда сжигала своих павших воинов. Потом на виду козельцев зажглись небольшие бездымные костры, к которым враги подтаскивали безголовые тела их отцов, братьев, мужей и женихов. Оцепенев от ужаса, смотрели, как пришельцы разрубают трупы на части и погружают в железные котлы, подвешенные над огнем.

— Зачем?!

— Я предупреждал… Желтый человеческий жир переливали в глиняные горшки, собранные со всей округи. Под прикрытием ночи и щитов орда подтащила к валу несколько срочно восстановленных баллист, и в стену, постройки детинца, в крыши ближайших изб воткнулись первые стрелы с зажженной ветошью, пропитанной жиром. Потом полетели через ров горячие горшки, разбрызгивающие при ударе легкую липкую жидкость, которая тут же вся вспыхивала жарким огнем.

— Какая, однако, бесчеловечная фантазия!

— Прошу за такую подробность прощения, но она — не фантазия. Итальянский путешественник, точнее, разведчик папы римского Плано Карпини, побывавший через восемь лет после падения Козельска в Монголии, рассказывая о способах осады ордой укреплений, писал:

«…они обычно берут иногда жир людей, которых убивают, и выливают его в растопленном виде на дома, и везде, где огонь попадает на этот жир, он горит, так сказать, неугасимо»…

«Батый же взя городъ, изби вси и не пощаде от отрочатъ до сосущихъ млеко. О князи Васильи неведомо есть, и инии глаголяхоу, яко в крови оутоноулъ есть, понеже оубо младъ бяше есть»… Автор одной из русских летописей, Новгородской 5-й, ставит в этом месте запятую и уточняет: «младъ бяше есть, 12 летъ».

А вот поэтические строки о дальнейшей судьбе Козельска:
Батый повелел, чтоб свой гнев показать
И страх по Руси всем навеять,
Разрушить Козельск и с землею сровнять,
То место, где был он, сохой запахать
И сорной травою засеять.
Исполнили волю владыки рабы,
С землей бедный город сровняли,
И городом злым за упорство борьбы
Козельск с той поры называли.

Александр Навроцкий, автор множества исторических драм, повестей и стихотворений, от которых в народной памяти навечно остались лишь песня об утесе Стеньки Разина, поэтически домыслил, конечно, будто Батый приказал распахать козельский мыс и засеять сорной травой. Не до этого было хану. Но истинная правда, что победители назвали Козсльск «городом злым». Свидетельство тому есть и у Рашид-ад-Дина, и монгольское прозвание Козельска известно со времен средневековья — Могу-Болгусун, «Злой Город», но нашего особого внимания заслуживает сообщение об этом в Ипатьевской летописи, где имеется краткая мотивировка такого переименования: «воу Татарехъ не смеють его нарещи градъ Козелскъ, но градъ злыи, понеже бишася по семь недель, убиша бо от Татаръ сыны темничи три».

Если сообщение о сыновьях погибших темников не легенда, то имеющиеся в исторической литературе условные подсчеты, основанные на предположении, будто каждый из девяти чингизидов командовал в этом набеге «тьмой», туменом, — ошибочны и несколько преуменьшают начальную численность войска Бату — Субудая. Никаких исторических подтверждений, что чингизиды были темниками и под Козельском трое из них потеряли сыновей, то есть самых младших чингизидов, не существует. Темниками служили в том набеге неизвестные нам лица, и сообщение летописи о трех их погибших сыновьях свидетельствует о тяжелых боях за Козельск и в какой-то мере, хотя и очень косвенно, подкрепляет аргументацию о подлинной численности степняков, от которых к концу набега на северовосточную Русь осталось примерно три тьмы, раздробившихся на мелкие банды и тающих как снег,