Память (Книга вторая)

На базе общерусского языка основывалось — вместе с архитектурой, живописью, ювелирным и оружейным искусством-высшее достижение средневековой Руси-ее замечательная литература. От нее, многострадальной, дошла до нас малая часть, и я назову лишь семь воистину классических произведений, созданных за период феодального раздробления страны, — «Слово о законе и благодати» Илариона, «Повесть временных лет» и «Житие Феодосия» Нестора, «Поучение чадом» Владимира Мономаха, «Слово» Даниила Заточника, «Слово о полку Игореве»-Игоря сына Святославля внука Ольгова, «Повесть о разорении Рязани Батыем», «Слово о погибели Русскыя земли»… Жанровое, тематическое, стилевое разнообразие, художественные высоты, языковые сокровища, глубокие мысли, предельное эмоциональное напряжение! Обо всем этом написано множество книг. И любой свежий читатель, познакомившийся хотя бы с перечисленными произведениями, а потом с классической литературой позднего русского средневековья — «Задонщиной» Софония-рязанца, «Сказанием о Мамаевом побоище», «Хождением за три моря» Афанасия Никитина, сочинениями Ивана Грозного, Ивана Пересветова, Аввакума Петрова, «Повестью о Горе-Злосчастии», — скажет, что по неисчислимым признакам, включая даже прямые текстовые заимствования, это единый литературный процесс, лишь временно прерванный — заторможенный нашествием завоевателей.

А ведь были и есть люди, считающие себя учеными, которые хотели бы отсепарировать литературу домонгольской Руси, якобы не вписывающуюся в общий процесс становления нашей национальной культуры! Они по сей день пишут о том, что только Куликовская битва якобы явилась начальной точкой всего национального и лишь с того времени вошли в мир невесть откуда под названием «русского» такие понятия, как государственность, военная слава, политическая и философская мысль, культура, литература, изобразительное искусство… Эти ученые делают вид, будто не знают, что понятие и слово «русский» вошли в обиход за много столетий до Куликовский битвы, известны еще с языческих времен. «…Мужи его по Русскому закону кляшася оружьемъ свои, и Перуном; богомъ своим» («Повесть временных лет» по Радзивиловской летописи). «Тако и си святая (Бориса и Глеба) постави святити въ мире премногыми чюдесы, сияти в русьскеи стороне велицеи» («Житие Бориса и Глеба»). Первый свод законов (XI в.) назывался «Правдой Русьской». А в «Слове о полку Игореве» (конец XII в.), где нет ни одного племенного названия наших предков, упоминаются «Руския сыны», «жены Руския», два раза «руское злато», два раза «русичи», два раза «русици» (сравнимо с «венедици» и «тоемици»), но чаще всего, как известно, «Русская земля»-двадцать раз!

Несколько слов об одной очень важной и, быть может, самой характерной особенности русской средневековой литературы, составляющей ее национальное своеобразие. В старину авторы прекрасно понимали, насколько серьезное это дело-литература, и поэтому не разменивались на тематические мелочи, а размышляли и писали с патриотических и гражданских позиций о главном — об исторических судьбах родины и народа. Несчетное число раз встречается на страницах наших средневековых книг выражение «Русская земля», необыкновенно многооттеночное по смыслу. Это и географическое понятие-то есть пространства, занятыерусским народом, и политическое, зовущее соотечественников к единению, и конкретно-историческое, и этническое; это и земля-кормилица, дающая жизнь ее народу-пахарю, со всем, что на ней есть-живой природой, городами, селами, людьми, и святая родина, почти всегда нуждавшаяся в защите от внешних врагов и внутренних распрей. Вчитайтесь в хватающие за душу строки: «Светло светлая и украсно украшенная земля Русская! И многими красотами дивишь ты: озерами многими, дивишь ты реками и источниками местночтимыми, горами крутыми, холмами высокими, дубравами частыми, полями дивными, зверьми различными, птицами бесчисленными, городами великими, селами дивными»…

Один современный зарубежный исследователь пишет: