Память (Книга вторая)

Летописец, перечислив очевидную часть, так сказать, наличного состава войск Мамая, добавляет: «и иныа с ним». Не будем долго гадать, кто были эти «иныа», но вполне возможно, что национальную и религиозную пестроту огромной орды, поднявшей до неба пыль по всему каспийско — черноморскому югу летом 1380 года, дополняли, например, иудеи, которых русские летописцы числили среди сборщиков золотоордынской дани и ростовщиков; это могли быть и далекие потомки хазарского клана правителей, и крымские караимы — обособленная иудаистская секта, поселившаяся в Крыму задолго до событий, и персидские, выметенные народным восстанием торговцы, выступавшие в роли средневековых интендантов и маркитантов. Возможно, что освободительная борьба в Иране, покончившая к тому времени с властью Хулагидов, выбросила на север и часть их бывших прислужников, исповедовавших зороастризм, исконную религию персов, из горных районов Азербайджана, подвластного Золотой Орде, были мобилизованы не успевшие «обесермениться» христиане, поклонявшиеся разрушенным храмам древней Албании, с Тамани — готы — тетракситы, а из Крыма, с которым у Мамая было связано столько экономических и политических страстей, вполне могли пойти на дальнюю соблазнительную добычу еще жившие там крымские готы, чью воинственность отмечали средневековые историки; готы были православными христианами, издревле пасомыми Византийской (Константинопольской) метрополией.

Итак, вражеское войско на Куликовом поле не представляло никакого «мусульманского суперэтноса», в полчищах Малая были. не только представители всех мировых религий, но и последователи множества их разнотолков и ответвлений.

За два года повсеместных сборов к такому предприятию примкнули все, кто, служа или подчиняясь власти, наловчился стрелять, колоть, рубить, резать и грабить людей, азиатские и европейские ландскнехты и искатели приключений, степные, лесные и горные разбойники, рыцари наживы, средневековые уголовные преступники и прочее перекати — поле, в том числе и самый низкий человеческий сброд, не верящий ни в бога ни в черта, какого во все времена хватало на этой земле.

Меньше всего в полчище Мамая было монголов и татар. Это было разноплеменное и разноязычное скопище разноверцев, обманутое, соблазненное, принужденное или купленное международным авантюристом XIV века, движимым непомерным воинским честолюбием, властолюбием и звериным политическим цинизмом, так что Куликовская битва, широкое празднование любого юбилея которой не может оскорбить ни исторической памяти, ни национального достоинства или религиозного чувства кого бы то — ни было из живущих, священна для всего цивилизованного человечества, потому что знаменовала собой особую, исключительную веху в мировой истории.

Перейдем к этой важной теме.

39

Мамаевы полчища не были, однако, рыхлым или слабым конгломератом разнородных боевых отрядов. Они сорганизовались в тысячеверстном совместном целевом походе, подтянули фланги и тылы, слились, сжались утром 8 сентября 1380 года в единый мощный кулак. Кроме беспрекословного единоначалия их объединяла общая цельизрубить в крошку, как они предполагали, неповоротливую мужичью рать Дмитрия московского и ринуться на беззащитные города и села русских с повальным грабежом, огнем и насилием. Однако не только это «Мамай мысляше в уме своем, паче ж.е в безумии своем»! В едном из средневековых Синопсисов, «согласно с некоторыми иными списками», как пишет Карамзин, зафиксированы интереснейшие подробности событий, непосредственно предшествовавших Куликовской битве.

Дмитрий Иванович, узнав о приближении огромного войска Мамая, сделал попытку дипломатическим путем предотвратить сражение. Он «отправил к Мамаю хитрого мужа Захария Тютчева, дав ему множество золота, серебра и двух переводчиков».

Встреча боярина Захария Тютчева с Мамаем — еще одно свидетельство, как на самом деле относились к послам степные завоеватели, если они были уверены в своей силе и безнаказанности. Для начала разговора русский посол, разложив драгоценные дары, именем великого князя справился о здоровье Мамая. Дипломат ничегошеньки не нарушил в посольском ритуале, однако Мамай тут же унизил и оскорбил посла. Он во гневе сбросил башмак с ноги и сказал Тютчеву: «се ти дарую», а своим воинам:

«возьмите дары Московские и купите себе плети: злато бо и сребро князя Дмитрия все будет в руку моею».