Память крови

Рассмотрев один из центральных мотивов, попечительство над Граалем, и отметив крайне аристократический дух сцены, в которой «Грааль и серебряный поднос вносят «барышни», знатные девушки, а копьё и подсвечники – «пажи», то есть юные дворяне»,[84] Фраппье обращается к роману Вольфрама фон Эшенбаха: «В нём нет никакого конфликта между рыцарством и религией… но слабо выражена идея рыцарства, состоящего на службе у религии, именно подлинной рыцарской религии, и кажется, в конце концов, будто Вольфрам грезит о некоей теократической элите рыцарства, получающей прямые послания с неба. Определённые черты, каковые у Кретьена характеризовали личность героя Грааля или только подступались к этому, здесь вновь упомянуты и даже акцентированы. Вольфрам придаёт большое значение роду, выстраивая генеалогию Парцифаля и королей Грааля и уделяя существенное внимание жизнеописанию Гамурета, отца Парцифаля; тем не менее, он, как и Кретьен, не возводит происхождение именитого рода к временам библейским или эпохе страстей Господних. На передний план выходит мысль о предначертании, неявная во французском романе: рыцари Грааля – это привилегированные обладатели божественной благодати, избранные, и надписи, появляющиеся на таинственном камне, поочерёдно указывают на них. В феодальной и рыцарской интерпретации религии Вольфрам заходит довольно далеко: по его мнению, вассальный договор связывает Бога и избранного рыцаря, причём данный договор должен соблюдаться как сеньором, так и вассалом».[85]

Добавим, что, в случае процветания и развития манифестированной в изначальном рыцарстве свободной силы, вдохновлённой к тому же монастырскими структурами, возможна последняя попытка реставрации традиционных ценностей на Западе, попытка, опирающаяся на подлинную духовную власть, монашеское христианство,[86] и настоящую светскую власть, рыцарство.[87]

Глава III Культ предков

Человек обожествлял себя, человек поклонялся себе.

А. Фавр, Небесные битвы[88]

Рассмотрим более тщательно тему предков, непрерывное следование коих в роду часто символизировалось звеньями цепи на Западе и жемчужинами ожерелья на Востоке.[89]

Индусская традиция различает «два пути» после смерти: «путь богов» (дэва-яна), тех, кто уходит, чтобы не возвращаться, и «путь предков» (питри-яна), путь возвращения к истоку порождения.[90] Первый путь порывает с циклом существования, что влечёт за собой устранение какой бы то ни было его физической основы и связи с землёй; второй, наоборот, зависит от сохранения данной основы, каковая обеспечивает связь с землёй и кровью предков.

Поэтому довольно редкий, но до сих пор существующий в некоторых родах обычай требует, чтобы старший сын шёл «путём предков», тогда как младший следовал бы «пути без возврата». Иначе говоря, целью первого является увековечивание собственного рода, в то время как второй должен придерживаться эзотерической традиции, присущей его семье в соответствии с особой интерпретацией евангельского принципа «первые будут последними, и последние первыми».[91]

Исконная традиция Древнего Рима, стремившаяся к поддержанию надлежащего естественного уважения к главе семьи, подверглась порче – поначалу благодаря культам различных ларов, манов, гениев и пенатов,[92] которые постепенно распространились и заменили «культ истинного Бога, троичного, хотя и единого. Человек обожествлял себя, человек поклонялся себе», как решительно утверждал Анри Фавр, видный представитель христианского герметизма.

Следующая фаза разложения наступила благодаря появлению в Риме совершенно выродившихся восточных культов и неоплатонической теургии, кои, претерпев особую перемену, превратились впоследствии в приватные «тайные» культы некоторых высших родов. Можно сказать, что эта своеобразная «прививка» удалась на славу, и новые формы культа укоренились в довольно благоприятной почве, став такой римской структурой, каковая должна была подчинять духовное мирскому,[93] а функцию жреческой касты, заведование Священным, чьими представителями были фламины, – касте воинов, которую олицетворял царь или император и его воспреемники, консулы,[94] что, впрочем, индоевропейская схема трёхчастного разделения функций замечательно проявила.[95]

Функция этих последних, с одной стороны, была связана с применением физической силы, войной и принуждением, а с другой – с такими магическими техниками, каковые позволяли подчинять чужую волю своим собственным целям, преследуемым якобы ради безопасности общества и его защиты.