Память льда. Том 2

Смешок Смертного меча слышали все, кто стоял рядом.

— Септарх считает себя умным, сударь.

— А нас благородными глупцами.

— О да, мы именно такие, верно, мой друг?

Нильбанас поднял меч и торжествующе взревел. Размахивая клинком над головой, он завертелся на месте в пляске презрения к смерти. Сомкнув щиты, «Серые мечи» сгрудились вокруг Брухалиана и приготовились принять последний бой посреди площади.

Старый солдат остался снаружи построения, продолжая вращаться, реветь и размахивать мечом высоко над головой.

Пять тысяч паннионцев и сам септарх поражённо смотрели на него, не веря своим глазам, напуганные его дикой, животной пляской на мостовой. С беззвучным рычанием Кульпат встряхнулся, поднял закованную в латную перчатку руку.

И резко опустил.

Воздух на площади почернел, когда пятнадцать сотен луков запели, как один.

Распахнув глаза, Итковиан услышал эту песню. Видение накрыло его, вытесняя из сознания всё остальное: он видел, как острые наконечники впиваются в панцирную «черепаху», строй «Серых мечей». Оперение мелькало тут и там. Солдаты шатались, сгибались, падали друг на друга.

Нильбанас, пронзённый сотней стрел, завершил ещё один круг в ореоле капель крови и рухнул.

Вопящей стеной паннионская пехота хлынула на площадь. Разбилась о вновь сомкнутые щиты выживших «Серых мечей», которые с трудом пытались закрыть прорехи в рядах. Враги сломили строй наёмников, разорвали его на части. Битва превратилась в бойню.

Не замечая множества стрел, Смертный меч ещё держался, клинок в его руках пылал чёрным огнём. Брухалиан возвышался гигантом среди обезумевших детей.

И сражался.

Пики пронзили его со всех сторон, приподняли над землёй. Рука с мечом опустилась, напоследок перерубила пару копий и остановилась среди корчащихся тел.

Итковиан видел, как двусторонний топор опустился на левое плечо Брухалиана, кровь хлынула фонтаном, рука со щитом упала наземь, судорожно сгибаясь в локте, будто оторванная лапка насекомого.

Великан стал крениться направо.

Ещё больше копий впилось в тело.

Хватка на мече не ослабла. Пылавший клинок продолжал распространять свой пожирающий огонь, сжигая всё, к чему прикасался. Воздух пронзили крики.

Подошли урдомы с короткими тяжёлыми мечами. Начали буквально разделывать нанизанное на пики тело.

Внутренности Смертного меча, намотанные на кончик клинка, развернулись змеёй из его живота. Ещё один топор опустился на голову Брухалиана, разбив тяжёлый воронёный шлем, лицо и череп воина.

Пылающий меч взорвался тёмной вспышкой, осколки клинка поразили ещё больше паннионцев. Труп, который был когда-то Смертным мечом Фэнера, ещё несколько мгновений шатался, затем медленно опустился на колени, спина согнулась — пугало, пронзённое дюжиной пик и бессчётными стрелами.

В мрачной тени Пленника на коленях стоял и уже не шевелился мертвец, паннионцы медленно отходили от него — их боевой задор сменило что-то молчаливое и пугающее. Смотрели на изуродованное нечто, что было Брухалианом… и на высокую, почти материальную тень, которая сгустилась прямо перед Смертным мечом. Фигура в чёрном облачении с капюшоном стояла, спрятав руки в истлевших складках свободных рукавов.

Худ. Король Высокого дома Смерти… пришёл встретить душу этого человека. Лично.

Почему?

Миг — и Владыка Смерти исчез. Но никто не шелохнулся.

Хлынул дождь. Беспросветный.

Водянистая кровь покрыла чёрный доспех, тускло поблёскивая багрянцем на железных звеньях кольчуги.

Это видение открылось не только Итковиану, но и другим глазам, глазам, которые Кованый щит знал очень хорошо. В своём сознании он ощутил холодное удовлетворение и в своём сознании же обратился к другому свидетелю гибели «Серых мечей», не сомневаясь, что его слышат.

Я знаю, Рат’Фэнер.

Ты — мой, предатель.

Мой.

Ястреб промчался сквозь взбитые ветром тучи, ощутил на крыльях и широком хвосте впивающиеся гвоздями капли дождя. Внизу, среди почерневших серых зданий города вспыхивали огненные проблески.

День клонился к закату, но ужас не отступал. Разум Бука оцепенел от всего, что ему пришлось увидеть, пусть издалека, благодаря облику одиночника. Однако расстояние не спасало от ужасного зрелища. Птичьи глаза были зоркими, даже слишком.

Он заложил вираж вокруг поместья, которое служило домом Бошелену и Корбалу Брошу. Перед воротами лежала груда тел. На бутафорских угловых башнях и дорожках вдоль стен стояли под дождём безмолвные часовые, мрачные и неподвижные.

Армия живых мертвецов пополнилась. Чуть ранее сотни тенескаури проломили ворота и хлынули во двор. Бошелен встретил их волнами смертоносных заклятий — человеческая плоть чернела, ссыхалась и лентами слезала с костей. И ещё долго после смерти крестьян чары продолжали бушевать, пока брусчатка не покрылась толстым слоем пепла.