Память пламени

Ямерт, Владыка Солнечного Света, Ямбрен, Владыка Ветров и Ураганов, Яэт, Владыка Мёртвых, Ялмог, Владыка Вод, Ятана, Мать Зверей, Хранительница Звёзд Явлата; и Хозяйка Зеленого Мира Ялини.

— Это было здесь. — Хедин понял, о чём думает его спутница. — Я только попросил убрать статуи.

— Статуи? Какие статуи?

— Когда мы вошли в Обетованное, его заполняли скульптуры — Молодые Боги обратили в камень всех своих слуг и приближённых, что жили здесь.

Сигрлинн вздрогнула.

— Зачем?

— Быть может, хотели уберечь их от превратностей битвы?

— Ты хочешь думать о Семерых лучше, чем они есть? То есть были?

— Тогда уж о Шестерых. Ялини не сражалась в том бою.

— Это они там? — указала Сигрлинн на скульптурную группу из трёх нимф на зелёной опушке.

— Одни из, — кивнул Хедин.

— Почему же ты их не освободил?

— Этот секрет Молодые унесли с собой. Мы с Ракотом не всесильны.

— Займусь, — посулила Сигрлинн. — Так, если я не забыла, к Урду — это сюда…

Двое стояли у низкого каменного бордюра. На песчаном дне танцевали вечный танец разноцветные камешки, за эоны обратившиеся в гладкие, отполированные кругляши.

— Когда-то я подумал, что это самое прекрасное место, существующее в Упорядоченном. Но не потому, что здесь всё блестит или переливается.

Сигрлинн кивнула. Губы её сложились в странную улыбку, умиротворённую и чуть печальную одновременно.

— Я тоже. Помню только ослепительное счастье — это от инициации. Урд проникал в нас, мы все причащались его вод и потом несли память все оставшиеся нам века. Истинная красота, наверное, может быть только такой — простой, но ты стоишь рядом и чувствуешь, что светишься сам…

Они помолчали, совсем по-детски держась за руки.

— А вот беседки я над Урдом не помню… — чуть растерянно пробормотала Сигрлинн, словно боясь взглянуть в воды священного источника.

— Гномы построили. Я не стал запрещать. Они тоже его почитают.

— По стилю не подходит, — заметила Сигрлинн.

— Я вообще удивился, что после ухода Молодых всё Обетованное не обратилось в мираж и не растаяло.

— С чего ж? Неживое им творить порой удавалось… Давай присядем. — Она по-прежнему не прикасалась к воде и старалась, чтобы радужный туман над Урдом не коснулся даже края её одеяний. — Помнишь, как мы явились сюда впервые?

Он улыбнулся.

— Само-то Обетованное нам тогда не явили…

— Не явили. Наверное, боялись уже тогда.

— Ага. Огненная дорога, бездны Межреальности, его Звери… как они, кстати?

— Что ж с ними будет? Из того, что нам теперь доступны более быстрые пути, не следует, что надо разрушать старые и уж тем более делать что-то с теми, кто целые тысячелетия держал на спинах древние тракты.

Сигрлинн вновь улыбнулась, но на сей раз бледно и как-то неуверенно. В вечном Урде слегка, чуть-чуть бурлила вода, лёгкий, легчайший пар поднимался над поверхностью, золотые отблески танцевали над источником, словно невиданные сказочные бабочки.

— Что мучает тебя, Сигрлинн?

— Я вспоминаю… — она смотрела в одну точку. — Всех нас, всё наше Поколение. Молодых, совсем молодых… дружных… Даже Мерлин…

— «Даже Мерлин» что?

— Смеялся и дурачился. Он ведь тогда отнюдь не выглядел сухим аистом, как после. И не носил этой дурацкой седины. Почему вы, мужчины, так уверены, что белые волосы вам всем к лицу?

— Сигрлинн… Ты ведь не затем пришла к Урду, чтобы предаться воспоминаниям, верно?

— Ах, Хедин, дорогой мой и единственный. Я не знаю, зачем я пришла к Урду. Я не составляла никаких далекоидущих планов. — Сигрлинн махнула рукой. Плечи её опустились. — Я просто вспоминаю. Я действительно вспоминаю. Нашу школу. Школу Магии, её самое начало, ещё до классов в Замке Всех Древних. Интересно, почему сразу не собирали там… Помнишь, как мы все явились туда? Мы, не имевшие родителей? Что ты помнишь самым первым, Хедин?

— Ты никогда не спрашивала об этом. — Познавший Тьму сел рядом, вздохнул, подобно подруге глядя на бурлящую воду священного Урда. — Даже тогда, в Джибулистане.

— Не спрашивала. И никто из наших не спрашивал. Мы осознали себя, поняли, что мы — Истинные, и сама магия позвала нас в дорогу.

— Мы никогда не были ни младенцами, ни малышами. Во всяком случае, памяти об этом не осталось. И о родителях, если они существовали, — проговорил Хедин, осторожно протягивая руку. Урд немедля отозвался, забурлил сильнее, вечная песнь зачарованной воды звучала громче, но по-прежнему мирно, обволакивающе, и казалось, это можно слушать вечно. — Я помню себя на пыльной дороге, подростком. Лет двенадцать по человечьему счёту, может, тринадцать. Пыль и дорога — больше ничего. Наверное, это для того, чтобы мы не считали ни один из миров своей «родиной». Ни к чему бы не прикипали. Даже друг ко другу. С… с некоторыми исключениями, конечно.

Она кивнула, кладя голову ему на плечо.

— У меня тоже дорога. Только покрытая снегом. И сверху тоже сыплет снегом, а я стою босая, в какой-то розовой разлетайке, а на меня пялятся, разинув рты, бородатые мужики в санях. Они в тулупах, в ушанках, на небе — колючие звёзды, а на обочине санного тракта стоит девчонка в розовом. И вся светится, — она коротко усмехнулась.