Память сердца

Итак, мой первый фильм о цирке с режиссером Гутманом. Я с главным энергетиком студии выехал в Сочи, чтобы подготовить все к приезду группы, которая прибудет с большой осветительной аппаратурой. Кажется, Михаил Самсонович Бессмертный, директор нашего объединения, или кто-то другой, напутствуя меня, предупредил: «Со светом будет нелегко, так как цирк находится по одну сторону правительственного шоссе, а возможность подключения – подстанция – по другую. И получить разрешение, чтобы провести кабель над дорогой или копать поперек, – исключено». Все эти проблемы я должен был решить и все организовать: получить «добро», составить план, заверить по каким-то пунктам у главного архитектора Сочи, – словом, как сказали бы сейчас – «миссия невыполнима»…

А поскольку дорога-то – не простая, правительственная, то кроме разрешения архитектора должны быть визы милиции, органов госбезопасности. А сочинский КГБ требует решения московского! Пожарные тоже в унисон: «Мы не лыком шиты…» И никто не берется подписать раньше других. Ну, наверное, понятно излагаю.

Поэтому-то мы и выехали на разведку или, как говорил Гутман: «Выехали первым эшелоном! Свет трети города должен работать на съемку – на цирк!» Все бы ничего, если бы все решалось в одном городе. А тут Москва: «Дайте план места действия, утвержденный местными органами!» Местные: «Без разрешения Москвы не имеем права!» Мы с энергетиком до приезда группы успели загореть, не заглядывая на пляж. К морю некогда было подойти!..

Наконец прибыла вся группа, с лихтвагенами, по-моему, машин семь-восемь, и вопрос подключения нашей аппаратуры к городской магистрали отпал. Обошли все трудности и препоны.

Цирк-шапито сложен из вагонки и чуть ли не висит на канатах. Начали заносить осветительную аппаратуру. Директор как увидел, сколько надо разместить, – схватился за голову! Мягко говоря. Он кинулся звонить в Москву управляющему цирками Марку Местечкину. Не дозвонился, нас выручили выходные дни.

Аппаратуру мы все-таки внесли, расставили. Гутману мало: нужны прожектора, шесть штук! Но они не могут быть внесены, даже я понимал это, без разрешения директора цирка. Каждый прожектор занимал четыре квадратных метра, – столько мест надо освободить, демонтировать! У каждого прибора по пожарному, – и все расходы за счет цирка! (Фильм заказан Госцирком, управлением.) Каково бедняге директору?!

Тогда по предложению энергетика прожектора решили поставить снаружи. Директор все время ходил рядом со мной, он боялся Гутмана: не дай бог, еще что придумает. Господи, как он похудел за день! Просто «сдулся», опал. Снял галстук, потом рубашку. Снял майку, надел рубашку. С него лил пот. Он пропотел так, что рядом невозможно было стоять. Его помощник ничего не понимал, выпученными глазами смотрел на директора, на Гутмана. Выспрашивал, какая у меня зарплата, сколько платят осветителям, режиссеру, легко ли устроиться на студию ассистентом режиссера или оператора. Он так меня доставал, что я был вынужден посылать его подальше или куда-нибудь – по делу.

Чтобы поставить наши прожектора снаружи, надо было в стенах прорезать окна – по два квадратных метра в шести местах и, конечно, соблюдать технику пожарной безопасности! И все это – скорей, скорей: календарный план горит. А тут еще непонятно, где в шапито несущие стойки.

Да, чуть не забыл! Когда директор увидел всю осветительную аппаратуру, его чуть «кондратий не хватил». Доведенный до отчаяния, он завопил:

– Занести все это вы сможете не просто через мой труп, а через трупы работников пожарного управления!

Я пригласил начальника Пожарного управления. Полковник охотно приехал, все осмотрел. Поинтересовался у директора цирка, как с оплатой, ибо у каждого прожектора должны дежурить по два человека, а внутри, у каждого прибора – по пожарному. А всего приборов с полсотни! Хорошая сумма набегает! Полковник и «успокоил» всех:

– Ничего, наберем людей. Город большой. А директор цирка, конечно, должен им заплатить!

Я вначале смолчал, думал, часть расходов директор заплатит – по незнанию. Но он, как узнал про оплату, так и присел у забора… Но не рассчитал свою тяжесть. Забор повалился, – и директор вместе с забором. Встал, даже не стал отряхиваться…

А когда до него дошло, что еще и окна надо пилить, то побежал снова звонить Местечкину. Тот распорядился таким громовым тоном, что мне пришлось отойти от стола:

– Гутману не мешать, мать твою!.. Выполняй все, что необходимо!

Оскорбленный директор закричал в трубку:

– С сегодняшнего дня, с девяти пятнадцати, считайте – мое заявление об увольнении у вас на столе!.. – Посмотрел на меня свирепыми глазами, открыл рот, будто хотел проглотить, и проскрипел: – Чтоб вам всем!..

Он бросил трубку так, что она разлетелась на куски. Вышел и, не подходя к группе, побрел, шатаясь. Но… повернулся к нам, молча оглядел свой цирк, творящиеся «безобразия» – и отчаянно махнул рукой:

– А-а-а, гори все! Синим пламенем!.. – послал всех к известной матери и ушел совсем, буркнув помощнику с выпуклыми глазами: «Хозяйничай!»