Память сердца

В ожидании торжественного пиршества мы сидели на широкой лавочке и обсуждали фильм «Метелица», в котором снялась почти вся наша группа. Отбирая актеров по всем коллективам Москвы, режиссер Центрального детского театра Владимир Горелов как-то приехал и к нам во Дворец культуры. Просмотрел все, что мы можем делать, на что способны, и пригласил к участию в фильме многих: Миша Ножкин играл белого офицера, его друг, маленький еврейчик, не помню уже фамилии, играл Левинсона, я – комиссара Бакланова, Пивоваров – Метелицу. Всем остальным достались роли красноармейцев и солдат белой армии. Ребятам было абсолютно все равно кого играть, главное – сниматься в кино! Это был первый телевизионный фильм, снятый на Шаболовке в начале пятидесятых годов.

В Сокольниках, на базе конноспортивной школы, мы самозабвенно и азартно осваивали верховую езду. Соревнуясь между собой, мы, молодые ребята, очень скоро научились лихо скакать, виртуозно вольтижировать, лихо размахивать на скаку не бутафорскими саблями. Там же, в Сокольниках, снимались наши бои, где красные без страха рубились и побеждали белых. А белые, по-моему, не имея поставленной режиссером задачи, мало что понимали: «сдавались, погибали и умирали».

Не могу вспоминать без смеха один из репетиционных дней. Съемок из-за дождей не было. На безлюдных аллеях отрабатывали эпизоды атак. Я, находясь в эвакуации, с ребятами ездил, скакал на любом коне, и даже без седла, – дело привычное для всех, кто хоть одно лето жил в деревне. А тут – в седле! Да с шашкой наголо! Чувствуя себя одновременно и Павкой Корчагиным, и комиссаром Баклановым, и вообще революционным героем, я, охваченный «упоением боя», пришпориваю коня и лечу по безлюдной аллее вперед: «У-у-ра-а! За мной!..» Дождь хлещет в лицо. Бодрит…

А за мной просто пристроился режиссер Горелов. Он впервые сел на коня, решил покататься. Но кони-то спортивные, привычные к победным скачкам, совладать с ними непросто. В «пылу сражения» я не сразу понял или не расслышал крик Горелова. А он, оказалось, не в силах удержать разгоряченного коня, в отчаянии кричал, срывая голос до сипа: «Бакланов! Бак-ла-а-но-ов!.. Стой! Бакланов!..»

Оборачиваюсь и вижу: что такое?! Лицо режиссера-постановщика сплошь заляпано ошметками грязи, летящей из-под копыт моего коня!.. Сам Горелов, не чувствуя стремян, еле держится в седле, в такт галопа съезжая то вправо, то влево! Вот-вот шлепнется в лужу… А погода была, я уж упоминал: дожди шли неделями.

Ну, это надо было видеть! Грязь на шее – прямо пышное липкое жабо! Грязь за воротом, на ушах, в ушах, шапкой накрыла волосы!.. Мой стремительный галоп буквально упаковал его бурой жижей, как панцирем, настолько, что он едва мог шевельнуть рукой. Все было заляпано и утрамбовано так щедро, что бедный режиссер самостоятельно не мог ни сползти с коня, ни раздеться. Ребята, искренне сочувствуя, помогали ему…

– Черт бы его побрал! – задыхаясь и отплевываясь, причитал Горелов. – Мой конь, наверно, никогда в жизни не приходил на скачках первым! Ну ничего не мог с ним поделать! Ни отвернуть, ни прибавить рыси – только за хвостом! Скачет, будто ему только этот рыжий хвост и нужен!.. Мне казалось, я даже дышал грязью из-под хвоста! Наверно, на всю жизнь грязи нажрался!..

Ребята, помогавшие ему снять быстро подсыхающие на свежем ветерке грязевые доспехи, рассказывали потом, что только один галстук весил, наверное, килограмма два. Представляете, сколько на нем было нашлепано!

Что делать?.. Не возвращаться же режиссеру, прикрывшемуся в смущении чьим-то пальто, домой в трусах?! Решили послать директора картины в магазин за бельем. А у того, как всегда, при себе не оказалось нужной суммы. Скинулись. Никто не жадничал: ни исполнители главных ролей, ни массовка. Купили режиссеру не только белье, но и рубашку, брюки, кофту и даже галстук. Директор картины обязался все компенсировать. Словом, одели мужика заново. Горелов был доволен, даже рад:

– Коню я обязан обновлением. Куплю ему овса или пару буханок хлеба! Надо же, как чуял чертяка, что у меня сегодня знаковое свидание! Теперь я появлюсь во всем новом…

«Метелица» был первой ласточкой, первым телевизионным художественным фильмом, снятым на Шаболовке. Снимали быстро, второпях: спешили закончить к Октябрьским праздникам. Из-за этого, по ходу, режиссер вынужден был многое перекраивать, лишаясь ряда интересных эпизодов.

Картину принимал Фокин, один из руководителей тогдашнего телевидения. Кажется, фильм наш не слишком ему понравился. Он сетовал на смещение акцентов, отсутствие идейно важных фрагментов, потерю динамики. «Слишком легкая победа», – сокрушенно подвел он итог…