Память сердца

– Тут следы какие-то свежие!

Дима пошел посмотреть и быстро вернулся:

– Это медведь, матерый! Только что прошел, может вернуться. Быстрей в лодку!..

Поплыли дальше. Уток больше не встретили. А на обратном пути видели матерого медведя. Он стоял там, где мы собирались прогуляться, и провожал нас, как показалось, тяжелым суровым взглядом. Пока мы не завернули…

Дима пригласил нас на жареную утку по-охотничьи: без всяких приправ – чистый аромат настоящей дичи:

– Зажарю всех! Чтоб в памяти надолго оставались и вкус, и охота…

Жена Димы Ася положила мне и Алине по целой утке – поджаренной, с хрустящей румяной корочкой. Дима поднял стопку, приготовился произнести тост…

Мне же не терпелось впервые в жизни попробовать вкус жареной дикой утки. Московские утки – из магазина – почти не отличаются от куриного мяса. А я помнил и помню вкус деревенских уток и гусей. Ася сказала:

– Я так много переела этих уток, что, кажется, московская курица вкуснее Диминых уток. Ну пожалуйста, пробуйте, как вам желается! А выпить вы всегда успеете!

Я попробовал… И не заметил, как съел всю утку! Ну, во-первых, она несколько меньше наших. А что касается вкуса!..

У меня нет слов, чтобы описать это. Дорогие мои, нужно попробовать! А попытаться передать вкус – ну ничего не передать! Можно только подбирать слова восторга и восхищения… И только!.. Ну почмокать для возврата ощущений и услады слуха. Поезжайте к Диме, он вас всех накормит!

Кстати, поведаю-ка я вам, как один инженер ленинградского завода оказался в этих местах. Встречался я с ним и его женой. Беседовали – неторопливо, душевно. Ленинградцы, они все равно что москвичи. Почувствовал я родные души.

– Пишет мне однополчанин, – попыхивая трубкой, рассказывал мне хозяин, не помню уже, к сожалению, его имени. Мы с ним от Москвы почти до Берлина дошли; оба ранены, после войны переписывались. Он постоянно приглашал приехать в гости. Шли годы. Ну как приехать в отпуск? Это же у черта на куличках! За пазухой у кузькиной матери…

– Пока доберешься – и отпуск кончится! – звонко рассмеялась его жена. – Да и все отпускные уйдут, на обратную дорогу не останется.

– И вообще, мы с супружкой тяжелы на подъем, – он добродушно и ласково обнял ее за плечи. – И вдруг присылает он нам кучу денег и зовет: «Приезжай! Может, последний раз увидимся. Приезжай с женой». Подумали и решили: нельзя же обратно деньги отсылать! Надо уважить. Сколько денег своих хватит, – поедем на них, его деньги попробуем не трогать. Поехали…

Я слушал рассказчика и удивлялся. Надо же – истый горожанин, питерский интеллигент, и явно не в первом поколении. И, рассказывая-то о своем городе, больше называет его Питером. Пышная, чуть тронутая сединой шевелюра, шелковая домашняя тужурка, отделанная крученым кантом. В зубах хорошая дорогая трубка. Пахнет дорогим голландским табаком. В то время я и сам не выпускал трубку изо рта, в чем-чем, а в этом разбираюсь. Словом, передо мной сидел не отшельник из забытой богом глубинки, а философ-гурман, очень похожий на русского барина. Было в нем что-то от мхатовского артиста Ливанова: неспешный бархатный баритон уверенного в себе человека, плавные жесты…

– Ну, так вот: добрались. Неделю пожили, – и что вы думаете, товарищ дорогой?.. Дали телеграммы в Питер, чтобы выслали все наши документы! Бросили квартиру родственникам и остались жить здесь, на берегу горной Арки. Живем, дорогой мой, – не жалеем! Не болеем, не скучаем…

Забыл пояснить! Человек этот живет не в самой Арке, а в Кетанде, на выселках – в распластанной на многие километры вольной долине за Джугджурским хребтом, где пасутся тысячные стада оленей. Домов там всего девять. Но и они пустуют: хозяева-эвенки кочуют с оленями, бывают дома раз-два в месяц. Приезжают, разбивают перед своими домами с удобствами легкие чумы и ночуют там, рассуждая примерно так:

– В доме опасно, однака! Улисса – наш дом родной. Тайги хозяин – ведмедь – придет, – не учуешь!.. Он дверь ломат, однака!..

Бывший инженер работает в магазине, скорей – при магазине. Представьте его работу: в месяц раз или два выдает оленеводам то, что ими заказано:

– Наедут раз в месяц, заберут весь заказанный товар, продукты, охотничьи припасы, – и всё! Торговля окончена, я свободен, как ветер с гор!

Для себя он заказывает необходимую литературу, журналы. И что-то, по-моему, пишет. На столе портативная пишущая машинка «Эрика», стопка отпечатанных листов. И всюду трубки разные…