Память сердца (СИ)

Томный, хриплый стон. Это мой стон уже реальный. Оглядываюсь вокруг. Пребывая в своих воспоминаниях, я дошел до пустынной лагуны. Здесь тихо и безветренно, надвигающаяся непогода осталась за пределами этого безлюдного уголка. И только хмурый полог туч над морем предупреждает о близком шторме.

Присаживаюсь прямо на песок. Все тут мне кажется смутно знакомым. Бесспорно, в свое время мы с Джеральдом побывали на многих пляжах Кубы и, в частности, Гаваны. Может, и на этом нам довелось порезвиться.

Но стоит лишь внимательнее присмотреться к окрестностям, я понимаю, куда привели меня ноги. Чуть правее - еле заметная тропинка, уходящая в заросли деревьев, отделяющие виллы от этой лагуны. И раскидистое апельсиновое дерево в самом ее начале, а на его стволе - затянувшиеся от времени, но все еще выделяющиеся на темной коре иероглифы.

Вскакиваю, не попытавшись даже отряхнуть впившийся в икры песок, и быстрым шагом иду к тому самому дереву. Точно, так и есть: именно те самые рубцы. Провожу по ним пальцами сверху вниз, вязкая смола прилипает к ним, затягивая меня в новые воспоминания.

Наше лето после третьего курса и наше второе лето, которое мы начинаем на вилле дяди Джеральда в Гаване. Этот день мы решаем провести на пляже дикой лагуны, отдохнуть после нелегкой ночи в “Мирее”. Я, уставший до чертиков, валяюсь большую часть дня на песке, лишь изредка заходя в прохладную воду, чтобы чуть-чуть освежиться. Джеральд рядом, охая и страдая не меньше моего, но в середине дня он куда-то срывается, не сказав ни слова. И возвращается с простым, но замечательным обедом наперевес. Лепешки с мясом и овощами быстро улетучиваются, сытная пища окутывает сознание сонным маревом. Джей же, наоборот, бодр, срывается в воду и устраивает заплыв до выхода из лагуны, пока я перебираюсь в тень пальм.

Окончательно разморенный духотой и обедом, я быстро засыпаю, а когда открываю глаза, солнце уже садится, окрашивая небо и море в тысячи переливов красного и желтого. На воде, на берегу пытаюсь взглядом отыскать друга, но не нахожу с первого раза. Поднимаюсь и, хорошенько осмотрев берег еще раз, замечаю высокую фигуру у тропинки. Подхожу ближе, но Джеральд настолько увлечен своим занятием, что не слышит моего приближения. Остаюсь у него за спиной, вглядываюсь в небольшие царапины на стволе, оставленные другом, и понимаю, это иероглифы.

Никогда бы не подумал, что интерес Джеральда к Японии выльется в резьбу по дереву:

- Что это значит? - мой голос немного сипит после сна.

Друг ничем не выдает своего удивления, точно давно знает о моем присутствии, и методично заканчивает очередной иероглиф.

- Это, дорогой мой друг, наша с тобой философия жизни - свобода, вечность, - он замолкает на секунду, задумываясь, - и блаженство...

- Блаженство, - я обвожу замысловатые линии последнего иероглифа.

Нет, не блаженство - любовь... Теперь-то я знаю...

Может быть, если бы тогда я знал о его маленькой лжи, все сложилось бы иначе. Может быть, я бы попытался бороться за нас, а не отходить молча в сторону, объясняя свои поступки опьянением от сладкого вкуса запретного плода.

Так и стою несколько минут, обводя пальцами тонкие линии, запечатлевшие в коре утерянную философию. А когда поворачиваюсь, собираясь уйти, врезаюсь в застывшего у меня за спиной Джея. Несколько мгновений мы смотрим друг на друга. Его взгляд спокоен, даже равнодушен. Я стараюсь как можно быстрее отвести глаза, потому что одновременно и хочу, и боюсь увидеть в голубых глазах ту теплоту и желание, к которым так привык.

- Я думал, вы остановились в отеле? – первый нарушаю напряженное молчание.

- Так и есть, но Клайв почтил нас своим присутствием, и с утра мы у него, - он смотрит теперь за мое плечо, его вниманием завладели иероглифы.

Через секунду его взгляд возвращается к моему лицу, губы приподнимаются в улыбку. Фальшивый налет происходящего снят. Джей делает шаг ко мне, опаляя легкие до боли знакомым парфюмом: свежий букет ароматов лимона, лотоса и зеленого перца. Никаких примесей вишни и шоколада - его дядя не любит, когда он курит. Он вытягивает руку, касаясь ствола. Тонкие длинные пальцы повторяют недавний путь моих, и едва различимым шепотом он произносит «блаженство», взгляд затягивает легкая поволока грусти.

А потом друг неожиданно разворачивается, идет к воде, на ходу кидая:

- Роберт, идем окунемся.

Он скидывает сланцы, завораживающе стремительными движениями снимает футболку и шорты, оставляя их небрежно валяться на берегу. Я же стою как вкопанный, наблюдая за игрой перекатывающихся под кожей мускулов.

- Ро-об, - зовет друг, стоя уже у самой воды.

- Джеральд, это опасно. Сейчас к берегу прибьет много всяких гадов, - говорит во мне голос разума, но авантюрный дух уже взыграл, и я, так же раздеваясь на ходу, иду к нему.

- Брось, Роб! – смеется он. - С каких пор ты стал осторожничать? Давай до затопленной пальмы и обратно!

- Кто последний, тот вонючий бабуин, - кричу я нашу старую глупую присказку, вбегая в воду с разбега, орошая друга салютом брызг.