Память Света/Память огня (др. перевод) (ЛП)

Эгвейн приблизилась в сопровождении собственных солдат и большей части Совета Башни. Первоначально Фортуона настаивала на встрече в своём лагере. Эгвейн, разумеется, отказалась. Потребовалось провести многочасовые переговоры для достижения согласия. Обе должны были прибыть в эту часть Арафела и стоять во время встречи, чтобы не показалось, что одна ставит себя выше другой. И всё же то, что её уже ждали, вызвало у Эгвейн досаду. Ей хотелось спланировать встречу так, чтобы они прибыли одновременно.

Фортуона оставила наблюдение за боевыми приготовлениями и повернулась к Эгвейн. Оказалось, что многие доклады Суан ошибочны. Действительно, Фортуона немного походила на ребёнка своим хрупким телосложением и тонкими чертами лица. Но на этом сходство и заканчивалось. У ребёнка не бывает такого проницательного и расчётливого взгляда. Эгвейн пришлось пересмотреть свои ожидания. Она представляла себе Фортуону испорченным беспечной жизнью подростком.

— Я размышляла, — произнесла Фортуона, — будет ли уместно говорить с тобой лично, своим собственным голосом.

Несколько шончанских Высокородных с накрашенными ногтями и частично выбритыми головами открыли рты от удивления. Эгвейн их проигнорировала. Рядом с ними стояли несколько пар сул’дам с дамани. Если она позволит себе обратить на них внимание, то может выйти из себя.

— Я тоже размышляла, — ответила Эгвейн, — будет ли уместно говорить с тем, кто совершил столько ужасных злодеяний.

— Я приняла решение поговорить с тобой лично, — продолжила Фортуона, пропустив мимо ушей замечание Эгвейн. — Я думаю, что мне лучше временно считать тебя не марат’дамани, а королевой здешних земель.

— Нет, — возразила Эгвейн. — Ты будешь считать меня той, кто я есть. Я требую этого.

Фортуона поджала губы.

— Хорошо, — наконец произнесла она. — Я и раньше разговаривала с дамани. Их обучение — моё любимое занятие. В таком качестве беседа с тобой не нарушает протокол, поскольку Императрица может разговаривать со своими ручными собачонками.

— Тогда и я буду говорить без обиняков, — сказала Эгвейн, сохраняя невозмутимое лицо. — Амерлин принимает участие во многих судебных разбирательствах. Она должна уметь общаться с убийцами и насильниками, чтобы вынести им приговор. Думаю, ты будешь в их компании как дома, хотя, полагаю, они посчитают тебя отвратительной.

— Похоже, это будет непростой альянс.

— Ты ожидала иного? — поинтересовалась Эгвейн. — Вы держите в плену моих сестёр. То, что вы сделали с ними, — хуже убийства. Вы мучили их, ломали их волю. Свет, лучше бы вы их убили.

— Я и не ожидала, что ты поймёшь, — ответила Фортуона, снова оглядывая поле для битвы. — Ты — марат’дамани. Для вас… естественно искать личного блага, каким вы сами его видите.

— Конечно естественно, — тихо произнесла Эгвейн. — Я настаиваю, чтобы меня считали той, кто я есть, так как являюсь неопровержимым доказательством того, что ваше общество и империя построены на лжи. Вот я перед тобой — женщина, на которую, по твоему утверждению, для всеобщего блага должен быть надет ошейник. И всё же я никому не угрожаю и не проявляю никакой дикости. И пока на меня не надет ошейник, я доказываю каждому живому мужчине и женщине, что ты лжёшь.

Шончан начали перешёптываться. Фортуона же оставалась невозмутимой.

— У нас ты была бы гораздо счастливее, — сказала она.

— О, да неужели? — усомнилась Эгвейн.

— Да. Ты говоришь, что ненавидишь ошейник, но если бы ты носила его, твоя жизнь стала бы спокойнее. Мы не мучаем наших дамани. Мы заботимся о них и позволяем прожить полную привилегий жизнь.

— Ты ведь не знаешь, не так ли? — спросила Эгвейн.

— Я Императрица, — ответила Фортуона. — Моя власть простирается за моря, и под моей протекцией находится всё, о чём известно человечеству. Если я чего-то не знаю, то это знают люди в моей Империи, ибо я и есть Империя.

— Восхитительно. А знает ли твоя Империя, что я носила один из ваших ошейников? Что когда-то меня тренировала одна из ваших сул’дам?

Фортуона застыла, наградив Эгвейн поражённым взглядом, но быстро совладала с эмоциями.

— Я была в Фалме, — продолжила Эгвейн. — Была одной из дамани, которую обучала Ринна. Да, я носила ваш ошейник, женщина, и он не дал мне покоя. Он принёс мне лишь боль, унижение и ужас.

— Почему я этого не знаю? — громко спросила Фортуона, поворачиваясь. — Почему ты мне не сказал?

Эгвейн посмотрела на столпившуюся шончанскую знать. Похоже, Фортуона обращалась к кому-то конкретно — к молодому мужчине в богатой чёрно-золотой одежде, украшенной белой тесьмой. Один его глаз прикрывала чёрная повязка в тон одежде, а ногти на обеих руках были окрашены тёмным лаком…

— Мэт? — ахнула Эгвейн.

Выглядевший смущённым Мэт вяло помахал рукой.

«О, Свет, — подумала она. — Во что он вляпался?» Эгвейн лихорадочно прокрутила в голове разные варианты.

Мэт притворяется шончанским вельможей. Должно быть, они не знают, кто он на самом деле. Удастся ли ей включить его в условия сделки, чтобы спасти?

— Подойди, — приказала Фортуона.