Память всех слов

– Нет. Эйхеи. На моем языке это члены семьи: дети, внуки, правнуки. Они были не экипажем, а частью нашего небольшого мирка. Восемь тысяч душ… столько их уцелело. Я… Когда вода сошла, я почувствовал под спиной влажную землю, камни, глину, ил. Болело… так сильно болело… я сотни лет плыл по водам, а теперь камни пытались раздавить мое тело снизу. Я знал, что уже никогда не вырвусь из объятий земли, поскольку это ревнивая любовница, и я никогда не поплыву, свободный, вперед. Я хотел умереть. Ты даже не представляешь, как сильно я хотел тогда умереть.

Тихий всхлип заставил Альтсина оглянуться. Глаза Аонэль были прикрыты, она плакала.

– Но я не мог. Мои дети… они были напуганы сильнее меня, в отчаянии. Не могли прийти в себя, боялись суши, земли, травы, деревьев. Некоторые выбирали смерть. Перерезали себе вены и окропляли мое тело кровью. Ты умираешь, а мы не можем и не желаем жить без тебя, говорили они. Восемь тысяч душ… Мне пришлось жить. Я хотел умереть и одновременно хотел выжить, и это желание бросило вызов предназначению.

Проклятие, на этот раз Альтсин мог поклясться, что деревянное лицо улыбается.

– Тело мое вознесло к небу песнь жизни, хотя никто не думал, что такое возможно. Меня ведь вырезали из живого дерева, которое вдруг вспомнило, чем оно было. Мои ребра-шпангоуты облачились в одежды листьев, мой сломанный хребет вздохнул с облегчением, пустил корни и, вместо того чтобы сражаться с землей, принялся от нее кормиться. Древо ванухии предстало пред миром, который не был готов его принять.

– Древо?

– Единственное. То, что ты видишь над землей, это не отдельные деревья, но ветви. Все они обладают одним корнем, все – части единого Древа. Меня. Потому я не приношу плодов, не начинаю новой жизни. Не могу оплодотворить себя сам. Но ветер разносил пыльцу моих цветов, а здешние дубы оказались слегка мне родственны. Этого хватило, чтобы возник новый вид, растущий лишь здесь. Анухийский дуб. Я уйду, а мое потомство – выродившееся – будет тысячелетиями шуметь песнями, которые никто уже не поймет.

– А когда ты уйдешь? – Вопрос выстрелил из Альтсина, словно и не он его задал.

– Скоро. – В голосе Оума не была слышна обида. – Ежегодно немало моих слуг отдают жизнь, чтобы я еще немного с ними остался. Но это цена, на которую я соглашаюсь все менее охотно. Сперва в небо устремлялись восемьдесят три ветви. Теперь их – двадцать две. Я умираю, потому что даже боги стареют и умирают.

– Ты не бог. Не такой, как наши. – Альтсин проигнорировал оскорбленное фырканье женщины за его спиной.

– Нет. Не такой. Но вашим богам потребовались все их силы, чтобы заставить нас отступить. И они атаковали каждый корабль отдельно, не осмеливаясь бросить вызов всему Флоту. Меня с ними роднит больше, чем ты можешь понять, Альтсин Авендех, ставший авендери безумного бога. Знаешь… я только сейчас заметил схожесть… Забавно.

– Ага. Просто со смеха лопнуть. – Вор кисло скривился. – Вместо того чтобы по-глупому радоваться, скажи лучше, отчего ты меня не убил.

– Ох, пока ты лежал без сознания, я об этом подумывал. Ослабление Реагвира – хороший ход. Но я выбрал предоставить ему укрытие и помощь. А теперь? Когда я знаю, кто ты? Убить соотца моих нынешних детей?

Вор раскрыл в удивлении рот.

– Как видишь, не только у тебя есть припрятанные неожиданности. Аонэль, покажи ему Кстадар. Все, что там есть.

Интерлюдия

– Что теперь?

Малышка Канна не ответила. Уже несколько дней, после того как они вышли из пасти багряного великана, она не покидала своей комнаты, пребывая в компании лишь молчащей Иаввы. Йатеха она, казалось, не замечала, что он сперва принимал даже с некоторым удовольствием, но с каждым днем ему было все труднее найти себе место. Сидеть в четырех стенах и пялиться на потолок – такое втягивало его в водоворот мыслей и чувств, которых он любой ценой хотел избежать. Тренировался, с оружием и без, искал успокоения в дневных ритуалах, но, когда это не помогало, выходил в город.

Когда он был здесь в прошлый раз, Понкее-Лаа казался ему обычным большим городом. Гигантским – это правда, полным людей разных народностей, рас и религий, пульсирующим жизнью и трудами, но не отличающимся от других городов, питаемых торговлей и ремеслом, тех, которые им приходилось посещать. Но за несколько последних дней что-то изменилось. На улицах, в лавках, даже в корчмах можно было приметить все более враждебно настроенные фракции. Йатех видел матриархистов, ходящих с кулонами в виде зеленой ладони, и почитателей Реагвира, гордо выставляющих свои татуировки, а между ними немалую группу почитателей прочих Бессмертных, которые обходили две эти фракции как можно дальше. Пока что ни одна из групп не показывалась с оружием в открытую, но, похоже, в моду вошли, несмотря на теплую весну, обширные пелерины и доходящие до земли плащи.