Итак, с внутренним заграждением было покончено. Мы проползли внутрь, изрядно прибавив в скорости. Все пошло бы хорошо, будь у нас время как следует разместиться. Хорхе и Бенджамин отползли вправо. Но тем, кто шел позади, пришлось снова выстраиваться в цепочку, чтобы пролезть сквозь узкий разрыв в ограждении. В этот момент в фашистском бруствере сверкнул огонь и раздался выстрел. Наконец-то часовой заметил нас. Удерживая равновесие на одном колене, Хорхе размахнулся, как боулер, бросающий мяч. Бах! Граната разорвалась где-то над бруствером. И сразу, быстрее, чем можно было ожидать, из фашистских траншей загрохотали десять или двенадцать винтовок. Выходит, они нас ждали. При огненных вспышках стали видны защитные мешки с песком. Отставшие бойцы тоже бросали гранаты, но некоторые разрывались, не долетев до бруствера. Казалось, все амбразуры извергают потоки огня. Отвратительно вести бой в темноте – кажется, что каждая вспышка, предшествующая выстрелу, предназначена для тебя. Но хуже всего гранаты. Трудно представить весь ужас этого зрелища, если не видеть, как она взрывается близко от тебя в темноте. Днем ты слышишь только взрыв, а ночью его предваряет слепящая огненная вспышка. При первом же залпе я бросился на землю. Лежа на боку в грязной жиже, я отчаянно боролся с чекой гранаты. Эта чертова чека не поддавалась. Наконец я понял, что тяну не в ту сторону. Выдернув чеку, я встал на колени, бросил гранату и тут же снова упал на землю. Граната полетела вправо, не долетев до бруствера: страх помешал мне лучше прицелиться. В этот момент другая граната разорвалась прямо передо мной – я даже почувствовал жар от взрыва. Вжавшись в землю, я так плотно уткнулся лицом в глину, что повредил шею и решил, что ранен. Сквозь не стихающий гул я услышал, как кто-то позади тихо сказал по-английски: «Я ранен». Граната действительно ранила несколько человек, не задев меня. Встав на колени, я швырнул вторую гранату, но даже не помню, куда она попала.
Фашисты стреляли, наши – те, что были позади, – стреляли тоже, и я понимал, что оказался меж двух огней. Почувствовав рядом с ухом ударную волну, я осознал, что стреляют прямо из-за моей спины. Я приподнялся и заорал:
– Не стреляй в меня, чертов олух! – В этот момент я увидел, что Бенджамин, находившийся справа от меня в десяти-пятнадцати метрах, делает знак, чтобы я подошел. Я побежал к нему. Бежал я мимо извергающих огонь амбразур, прикрывая левой рукой щеку. Ничего не могло быть глупее – разве рукой сохранишься от пули? Но я чертовски боялся ранения в лицо. Стоя на одном колене, Бенджамин с довольным, озорным выражением лица, тщательно целясь, стрелял из автомата по ружейным вспышкам. Хорхе ранили с первого выстрела, и я не видел, где он лежал. Я опустился на колени рядом с Бенджамином, выдернул чеку из третьей гранаты и со всей силой швырнул ее. Ого! На этот раз сомнений не было. Граната разорвалась внутри бруствера, как раз у пулеметного гнезда.