Памяти Петра Алексеевича Кропоткина

В Култуке делались постоянные подготовления, среди балаганов была кузница, обнесенная высоким плетнем, где днем и ночью делалось оружие, пики и т. п. из казенного железа и насаживались на древки. При партиях были сухари, следовательно, заготовлялись заранее. Из Култука и из Мишихи политические преступники постоянно уходили охотиться в тайгу, по всей вероятности, осматривая тропы.

На основании всего этого, находящиеся перед судом обвиняются в преступлениях, предусмотренных в ст. ст. 174, 634, 602 и 603 XII т. свода военных постановлений.

Первую категорию подсудимых составляют: ссыльно-каторжные: Целинский, 48 лет, бывший подпоручик 75-го Севастопольского полка, осужденный за участие в польском мятеже на крепостные работы на 8 лет; Шарамович, сосланный в рудники на 15 лет, Ильяшевич, 26 лет, из дворян Киевской губернии, сосланный в рудники на 12 лет, и ссыльно-поселенец Арцимович, 24 лет, сосланный в заводы на 6 лет, обвиняемые в том, что они замыслили и подготовили преступление, не выполненное ими лишь вследствие посторонних причин; при чем Шарамович обвиняется в том, что был главою вооруженного восстания, а Арцимович в том, что подготовлял к этому восстанию; Рейнер, 21 г., сосланный в рудники на 8 лет, и Вронский, 20 лет, сосланный в рудники на 8 лет, в том, что они приняли непосредственное участие в мятеже и оказали ему энергическое содействие; Вильчевский, 23 лет, сосланный в заводы на 8 л., Котковский, 24 лет, сосланный в рудники на 15 лет и впоследствии оказавшийся жандармом-вешателем в Варшаве, и Держановский, мещанин 42 лет — в непосредственном участии в бунте, замышленном первыми тремя и в предводительстве шайками.

Всем им сроки сокращены высочайшим манифестом наполовину, а Арцимович следовал на поселение.

Для обеспечения иска имеются у подсудимых деньгами 76 р. 90 к, вещей же почти нет никаких.

(Преступники уводятся, остается Целинский.)

Целинский высокого роста, плотный, седоватый и очень сумрачный. Он представил суду письменное оправдание, заключающееся в следующем.

Прежде всего Целинский просил высокую комиссию обратить внимание на его прошедшую жизнь. В 1838 году он, по воле отца поехал за границу, где пробыл до 1850 г., когда возвращен на родину и оштрафован за неявку. В 1853–1857 г.г. занимался дома хозяйством. В 1857 г. за дуэль сослан в Вятку и просился на Кавказ. В 1859 г. служил в Севастопольском полку, и служил честно, доказательством чему служат 5 полученных им наград и личное о нем представление начальника кавказской армии. В 1862 г. получил за храбрость орден св. Станислава и поехал в отпуск на воды, в Пятигорск. Дорогой заболел, опоздал явиться, и за то, что я поляк и не платил контрибуции, сослан в Сибирь. Когда скомпрометирована целая нация, невинные падают жертвами. — Я всегда был убежден, — говорил Целинский, — что если нация утратила жизненные силы, то она не может возвратить их насилием, и что единственное спасение для Польши объединиться с Россией. Такие убеждения я имел прежде, имею и теперь.

Прокурор. Покорнейше прошу суд обратить внимание на то, что человек, следовательно, не знал, что делал, а тем не менее делал.

(Целинский продолжает читать.) Всю жизнь ничего не делал противу правительства и все, что показал, справедливо. Если мое имя так часто называется в этом восстании, то это непременно ошибка или фирма. Ясно, что я не мог приобрести доверия поляков, так как прибыл в Сибирь недавно и не имел в Сибири никаких знакомых, кроме 2–3 человек. Оружия при мне не было. Дорога, по которой шел, не вела к границе. При нашем арестовании не стреляли. Прок. Он ссылается на свою прежнюю службу, которую он разрушил своим первым преступлением, за которое сослан в Сибирь. Что же до того, что он не мог быть начальником, то это опровергается всеми показаниями, которые доказывают, что он был начальником; дорога, по которой он шел, вела именно к границе. Наконец, еще к обвинению его клонится его систематическое запирательство. Целинский. Позвольте, у меня есть еще другое оправдание. Вооруженное участие никогда не был намерен принимать; доказательство, что я говорил об этом г. полков. Черняеву, и когда он посоветывал мне сложить оружие, я принял это за приказание и действительно исполнил его и уговаривал других. Если я последовал за убегающими в лес, то тоже с этой целью. Меня обвиняют ложно; если не верят, то прошу строжайшего следствия. Я хотел хорошо сделать, но запутался; впрочем, полагаюсь на благородство и справедливость здешнего начальства. Прок. Против первого оправдания говорят все донесения воинских начальников, по которым шайка Целинского сдалась с бою; что же до второго, то оно опровергается всеми показаниями, против которых Целинский ничего не приводит.