Памяти Пушкина

Путешествие за границу дало другое направление деятельности Карамзина: он оставил стихи и стал писать прозой, но такой, которая по своим совершенствам не уступала стихотворной речи его современников. Можно без преувеличения сказать, что русская проза впервые заговорила поэтическим изящным легким языком под пером Карамзина. Особенно необыкновенным явлением для своего времени были «Письма русского путешественника» 1791 года. С них, можно сказать, русская литература сделалась приятным повседневным живым удовольствием, живою мыслью русского общества. «Письма русского путешественника» и журналы Карамзина положили начало широкому распространению литературных и общечеловеческих интересов. Все, что было в русской литературе XVIII века выдающегося, – все это как-то неполно отражало жизнь и вкусы читателей. Теперь в прозе Карамзина началось сближение между публикой и писателем, для которого всякий читатель являлся близким доверенным человеком, наравне с любезными друзьями. Писатель подходил к самым деликатным вопросам жизни, к сердцу читателя, которому поверял свои настроения, увлечения, желания. Торжественные реляции, патриотический жар или сатира, смотрящая на русскую жизнь свысока, как закон нравственности, составлявший особенность русской поэзии XVIII века, сменились привлекательной грустью, кротостью, увлечением природой, естественной жизнью, представляемой в рамках сельской-деревенской простоты. Последняя, впрочем, далеко отступила от грубой естественности народных сцен в произведениях XVIII века. Получалось что-то новое: образы из жизни образованного класса, но облеченные в костюмы добродетельных крестьян, из переводных романов. Такова «Бедная Лиза» 1792 года, произведшая необыкновенное впечатление на русских молодых читателей, как о том свидетельствует интересное частное письмо 1799 года: «Ныне пруд здесь (в Москве у Симонова монастыря, где погибла героиня Карамзина) в великой славе; часто гуляет около него народ станицами и читает надписи, вырезанный на деревьях вокруг пруда». Эти надписи, по словам любопытного письма, были или чувствительного характера, или даже такого грубого, вроде упреков автору «Бедной Лизы». Очевидно, читатели искали осуществления в действительности романической истории Карамзина. Они не находили в ней зародыша того романа, который должен был развернуться блестящим цветком на тощем поле русской словесности. Между тем этот образованный представитель дворянского русского общества, скучающий и отыскивающий идеал по литературным впечатлениям от сентиментальных романов, идиллии – прямой предшественник Онегина и всех последующих героев русского идеализма. Это Эраст Карамзина – вполне естественный как в своем увлечении, так и в уступках свету, суете, невоздержанию и грубому поступку, погубившему бедную Лизу. Без сомнения, Пушкин имел в виду повесть Карамзина, когда писал в 1830 году «Барышню-крестьянку» («Повести Белкина») – Лизу, перерядившуюся для свидания с женихом крестьянкой. И следующее замечание Пушкина относится к «Бедной Лизе»: «Эти подробности (свидания молодых людей, возрастающая взаимная склонность и доверчивость) вообще должны казаться приторными». Тут же в повести Пушкина находим и прямую ссылку на другую повесть Карамзина (IV, 88), о которой сейчас же и скажем: «Круглый лист измарала афоризмами, выбранными из той же повести». Другая повесть Карамзина «Наталья боярская дочь» 1792 года, отразившаяся в содержании известной народной пьесы Пушкина «Жених» 1825 года (героиня – Наташа, герой – разбойник, похищающий девушку), скорее приближается к «Руслану и Людмиле» Пушкина, чем к историческим романам, как «Марфа Посадница» (1802), погубившая, кажется, навсегда всякие стремления правдиво и выпукло передать новгородскую старину. Талантливый Карамзин, идя по пути Новикова, пришел к русской истории. Он не понимал русского простонародного элемента и остался при своем европейском развитии и увлечении документальной стариной, в претворении и изучении которой заслужил себе справедливо славу. Влияние истории Карамзина на Пушкина, как и вообще на всех русских писателей начала настоящего столетия, несомненно, было громадным; но Карамзин отличался еще привлекательным характером и в этом отношении играл видную роль в жизни и в идеалах Пушкина. Личные отношения их начались еще во время пребывания Пушкина в Лицее. Сделавшись придворным историографом, Карамзин для печатания «Истории государства Российского» получил много милостей от двора. После безмолвного труда в Москве и в подмосковной деревне над историческими материалами и над обработкой первых 8 томов Карамзин переселился в Петербург и каждое лето подолгу жил с семьей в Царском Селе, упиваясь чистым воздухом, трудом и отдавая свободное время семье и гостям, среди которых появлялся с благоговением к литератору – главе передовой литературы и историку – молодой Пушкин. Живой представитель новой школы карамзинистов, боровшихся против защитников ломоносовской теории слога во главе с Шишковым – и бездарными писателями поэм, трагедий, торжественных слов, од, – преданный истории Карамзин увлекался своими молодыми последователями, их шутливым кружком «Арзамас» с Жуковским и с только что выступившими в печатной литературе с 1815 года Батюшковым и лицеистом Пушкиным. Естественно, что в семье Карамзина Пушкин находил не одно только развлечение, но и – богатую пищу для ума и сердца. Не без влияния на поэму Пушкина из времен Владимира, начатую еще в Лицее, могла быть «История» Карамзина и еще более на размышления о русской истории и раздумья Пушкина, которые он делил с блестящим царскосельским гусаром – мыслителем Чаадаевым. В такой обстановке у Пушкина и созрела мысль вместо назначения к высшим чинам государственной службы, по прямым целям аристократического Лицея, выбрать служение Музам, по пути литератора-публициста, или придворного историографа Карамзина. Рано познакомившись с «Историей» Карамзина, ранее ее появления в печати в 1818 году, Пушкин успел многое передумать и в кругу новых передовых и увлекающихся людей представил эпиграммы на Карамзина и на его основные взгляды. Карамзин, покровительствовавший Пушкину, называл его, по выходе из Лицея, либералом. И эта черта различия легла навсегда между Карамзиным и Пушкиным, несмотря на примирения, горячую благодарность молодого поэта за ходатайство Карамзина в 1820 году, несмотря на искреннее уважение к трудам и значению Карамзина со стороны Пушкина в течение всей жизни поэта. Мы еще возвратимся к влиянию Карамзина на Пушкина при создании «Бориса Годунова», теперь же приведем замечательное свидетельство Пушкина о первом появлении «Истории государства Российского», написанное вскоре после смерти Карамзина в 1826 году: «Это было в феврале 1818 года. Первые восемь томов «Русской Истории» Карамзина вышли в свет. Я прочел их в постеле (больной) с жадностью и со вниманием. Появление сей книги (как и быть надлежало) наделало много шуму и произвело сильное впечатление; 3000 экземпляров разошлось в один месяц (чего никак не ожидал и сам Карамзин) – пример единственный в нашей земле. Все (светские люди; V, 58), даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им не известную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия казалось найдена Карамзиным, как Америка Колумбом. Несколько времени ни о чем ином не говорили. У нас никто не в состоянии исследовать огромное создание Карамзина, зато никто не сказал спасибо человеку, уединившемуся в ученый кабинет во время самых лестных успехов и посвятившему целых 12 лет жизни безмолвным и неутомимым трудам. Ноты (примечания V, 59) «Русской Истории» свидетельствуют обширную ученость Карамзина, приобретенную им уже в тех летах, когда для обыкновенных людей круг образования и познаний давно окончен и хлопоты по службе заменяют усилия к просвещению. Молодые якобинцы негодовали (припомним эпиграммы самого Пушкина: «И, бабушка, затеяла пустое: Докончи лучше нам Илью-богатыря» 1818 года и др.). Повторяю, что «История Государства Российского» есть не только создание великого писателя, но и подвиг честного человека» (V, 40–41).