Памятник

Бабка Мещерка зябко куталась в лисий воротник, который, наконец, ей представился случай вывести на проветривание после долгой лёжки на антресоли и уже изрядно пропитавшийся нафталином. Стоящие неподалеку две подружки шутили по поводу невыявляемости источника запаха – то ли воротник, то ли обладательница его, то ли появляющийся непонятно откуда на опавшей листве песок были причиной нафталинового нуара. Раньше над головой её кружилась самая настоящая летучая мышь, подчеркивая принадлежность к мистическим силам, природа которых не подвластна пониманию рядовых смертных. Теперь же, после наезда на неё зелёных активистов, посредством экспертиз доказавших, что содержащийся в неволе ( именно так расценил это суд) перепончатокрылый принадлежал к виду почти вымершему, ей пришлось, для сохранения образа, использовать чучело вида попроще, которое прыгало вверх-вниз благодаря прикрепленной к спине проволочке. Столичный высокомерный налет Бабки со временем слегка подшлифовался напускной хабалистой хамливостью, что в виртуальных кругах, где приходилось вращаться этой не совсем изящно старающейся хорошиться дамой, считалось признаком раскрепощенности и пренебрежительного отношения к общественной морали. Это, в свою очередь, создавало впечатление о ней как об отставной учительнице литературы, признавшей тщетность соответствия профессиональному экстерьеру и отпустившей поводья своих низменных побуждений, которые с гиканьем и улюлюканьем бросились срать на нормы приличия, принятые в обществе. Босховская средневековая гротескность рыдала от зависти к подобным метаморфозам и отталкивающим маскам горючими слезами. Отношения её с героем, скрывающимся за образом памятника были до скучности просты и незамысловаты – так как она осознавала, что пик вдувабельности и (чего уж там) подножье остались где-то далеко позади за поворотом и в этом вопросе вариантов было ровно ноль с минусом, приходилось довольствоваться ролью соглашающейся с доминантным самцом и оплатой за это в виде сердечек и поцелуйчиков, нарисованных умелыми веб-дизайнерами. С неприязнью и достоинством покосившись на хихикающих подружек, Бабка Мещерка достала из-под манжета черный кружевной платочек, приличествующий обстоятельствам и промокнула несуществующую слезу.

– Я татушку набила,– скосив рот в сторону брюнетки шепотом сообщила блондинка.

–Какую? – зеркально скошенный рот задал предсказуемый вопрос.

– Могла бы и не спрашивать. Ты же знаешь моё положение.

–Какое это у тебя положение? – раскосые глаза брюнетки несколько округлились. Подобные заявления о каком-то положении, звучавшие как сообщения о некой неразрешимой проблеме воспринимались ей почти как оскорбление, потому как положение, в котором находилась она сама, носило черты предапокалиптической бойни добра и зла. Во всяком случае, считать так иногда было даже приятно. Сразу вспоминалась карма и фатализм, будь он неладен.

–Это древняя наука, симпатическая магия называется, – затараторила блондинка тоном, каким девушка оправдывает перед матерью своего жениха, застуканного последней сосущимся со свидетельницей на свадьбе, – Предки использовали ее для достижения материального благополучия. Это еще с пещерных людей пошло, потом Дионисий… Конечно, я понимаю, что все это фантазии и мракобесие, но не могли ведь все они ошибаться! От любовных утех всех этих божеств древнегреческих, римских, эллинских зависели плодоношение деревьев и домашнего скота, а это, сама понимаешь, еда, питье и прочее. Деньги, в конце концов. Японцы вон до сих пор в своем синтоизме поклоняются источнику благоденствия. Да и сами острова японского архипелага смахивают на…

– Хуй что ли? – разочарованно прошептала брюнетка.– У тебя кукундель ваще снесло, бля. Ну ты чо, Ленка, как маленькая? Ты еще на шею себе повесь, чтоб наверняка кто-то тебя нахлобучил.

Блондинка, смущаясь, запустила еще сохранившую изящность руку куда-то под шелковый шарф. Вытянув из недр самой себя нечто, она пихнула локтем подругу, отрешенно наблюдающую за приближающимся мерседесом.

– Что это? – она смотрела на предмет, висевший на розовом шелковом шнуре, напоминающий курагу, но совсем иссушенную и продаваемую по бросовой цене недобросовестными азиатскими торговцами.

– Крайняя плоть Monodon monoceros. По случаю у одного океанолога выклянчила. Дома у неё голова этого морского чуда на стене висит. Какие-то астрально-кармические связи у них с этой головой, говорит. Высокие отношения. Говорит, а сама бесстыдно как то на его рог смотрит. А самое главное, муж думает, что, типа, наука, туда-сюда…Мурыжила ее два месяца, она – ни в какую. Священный, говорит, артефакт, как можно… Согласилась таки на вот это, вошла в положение. Огромной силы, говорит, реликвия. Иероглифы на древесной коре какие-то показывала селькупские. Да я не врубилась ни хуя чот. Не важно. Раз люди утверждают – поможет, значит всё ОК.