Памятник Бешеной Пехоте

Казалось победа была близка и федералам оставался один шаг, чтобы додавить эту гадину в её же логове, но помощь боевикам пришла оттуда, откуда её не ждали — из Кремля, в лице генерала Лебедя. Его приказ был прост и ясен — боевиков выпустить со всем уважением, а войска отводить и уводить. С этого момента любой выстрел в сторону чеченских воинов аллаха считался воинским преступлением и жестоко карался!

Маски были сняты, и больше никто не стеснялся правды. Лебедь продал свою честь офицера за тридцать сребреников да галстук политика, но был очень доволен, чего нельзя было сказать о нас. Видя, что у нас отняли такую красивую победу, причём так цинично и беспардонно, мы злились и плакали, но делать было нечего — у боевиков лучшим другом оказался Кремль…

И теперь мы уходим. Почти вся бригада уже ушла в Ханкалу грузиться на поезда, и нас на базе осталось не больше роты. Мы закопали в землю огромное количество боеприпасов и кое-какое неучтенное оружие. когда-то прошел слух, что за сданное оружие боевиков будут платить деньги и в наших палатках стали оседать отобранные у «чехов» стволы, но оказалось, что это касается только чеченцев (как и все амнистии), а нам за неучтенное оружие светят только проблемы и сроки… У арыка закопали новенький, в масле АГС-17, хрен его знает, что там будет в будущем, может пригодится. Вечером перед уходом подожгли все оставшиеся палатки. Больше года они были нам родным домом. На выходах, думая о возвращении на базу, эти палатки казались нам лучшими в мире пятизвёздочными отелями. Любуемся этими кострами в ночи, а настроение одновременно и убитое, и радостное. Радость от того, что вот — всё закончилось, мы живы и возвращаемся домой какими-никакими героями, мы всё сделали как надо, воевали от души и краснеть нам не за что. Портит настроение одна мысль — ну вот как, выиграв все бои, мы умудрились проиграть войну?! Генерал Лебедь объяснил нам этот феномен как-то по тупому — мы проиграли, потому что мы хреново одеты! Это пиздец, по его словам получается, что если мы будем воевать в костюмах от Версаче или от Юдашкина, мы станем непобедимыми, бред…

Все эти мысли сводятся к тому, что нас предали и что это не должно закончиться вот так. Курнув в ночи анаши, мы решаем поставить на месте сгоревших палаток крест с надписью «Мы вернёмся»…

С утра остатки бригада двинулись в Ханкалу. У большинства машин сзади привязана метла — заметаем за собой дорогу. Тут нам после совместных с «чехами» выходов и предательств больших генералов делать больше нечего. Мы вернёмся, когда в стране всё поменяется, а сейчас — прощай Чечня, жрите теперь тут друг друга, решая, какая банда круче и какому главрю здесь править…

В Ханкале, сбагрив нашу, убитую нещадной эксплуатацией, технику 205-й мотострелковой бригаде (им тут до декабря ещё торчать) и сфотографировавшись на память на ханкалинской взлётке, грузимся в два вагона. Нас осталось к концу войны совсем не много. Из взвода «Кобра» всего пять человек — я, Ромка, Пахан, Лысый и Воронёнок. В остальных взводах народу не больше…

Перед поездом пехоту разоружили полностью, а разведроте оставили по автомату на бойца и по два магазина, да и то только на время движения по Чечне. Для сопровождения по железной дороге Ичкерии до границы с Россией к нашему эшелону прицепляют бронепоезд довольно экзотического вида — впереди платформа с балластом, за ней платформа с БМП, обложенная мешками с песком и затянутая маскировочной сетью, дальше сам поезд (тоже весь в ящиках и мешках с песком) и сзади ещё одна платформа с БМП. И вот последнее построение на чеченской земле, приказ на выдвижение по маршруту Ханкала — Тверь. Мы в радостном и праздничном настроении грузимся в вагоны и, наконец, поезд тронулся. За окнами потянулась проклятая и многострадальная земля Чечни. мы уходим, мы возвращаемся домой…

В поезде напоминаю Аббату (он нынче последний командир нашей славной разведроты), что завтра у меня день рождения, исполняется двадцать два года. Решено это отметить и на остановке в Гудермесе старшина роты спрыгивает с поезда. По вокзалу Гудермеса, ни от кого не скрываясь, гордо и независимо шарятся вооруженные «чехи». Я никак не могу привыкнуть к этой картине — вот они, те самые враги, за которыми мы столько времени гонялись, с таким трудом выискивая и вычисляя. А теперь они повылезали со своих щелей и ничего нельзя с ними сделать. Ну что ж, банкуйте «чехи», ваш кон, ваша взяла. Молитесь теперь на тех уродов, которые в Москве сидят и, благодаря которым вы тут ходите такие смелые и гордые… Через десять минут старшина возвращается с арбузом и упаковкой баночного пива. Мы вроде собрались праздновать, но тут кто-то вспоминает, что праздновать день рождения заранее — очень плохая примета. На войне мы все стали дико суеверными и теперь сидим и с тоской глядим на пиво и арбуз. Положение спас Воронёнок. Взглянув на часы он торжественно произносит речь: