Памятник крестоносцу

Оставшись одна, Клэр взяла газету, отыскала интересовавший ее столбец, дважды прочла его и несколько минут сидела задумавшись, — во взгляде ее притаилась тревога. Затем она порывисто поднялась и пошла наверх, в детскую. Однако Николае и маленькая Гарриэт уже отправились с няней Дженкинс на прогулку — до привратницкой и обратно. Дженкинс считала, что утром детей надо «проветривать» независимо от погоды, и Клэр, подойдя к окну, увидела две маленькие фигурки в желтых макинтошах, высоких сапожках и зюйдвестках, а между ними — дородную няню в синем пальто, которая скорее ради пущего аристократизма, чем по необходимости, держала над собой зонтик на длинной ручке. Зрелище это подействовало на Клэр успокоительно, и, сама того не сознавая, она улыбнулась. И почти тотчас вздохнула. Если не считать беспокойства за семью Стефена, у нее, собственно, не было причин особенно волноваться, узнав вдруг о его возвращении. По словам Джофри, она давно уже списала его в архив. Она знала его недостатки и, как все прочие, осуждала их. Однако в ней теплилась надежда, что он еще может как-то искупить то зло, которое причинил своим близким, — и скорее всего именно с помощью своей прискорбной слабости. Чувство справедливости — а она уверяла себя, что ею руководит только чувство справедливости, — подсказывало ей, что в статье есть нотки предвзятости, что она отражает скорее суждение обывателя, чем художника, и это возбудило в ней желание стать на защиту Стефена, по крайней мере, поправила она себя, — на защиту его работ.

Дождь продолжал лить, мужчины не могли идти на охоту, унылый день тянулся без конца, и раздражение Джофри все возрастало. Клэр понимала, что он сердится на нее за то, что она не скрывает своего недомогания — как будто она виновата в том, что ей нездоровится, — а кроме того, подозревала, что ему предстоит не очень приятный день платежей. Но хотя обычно она чутко откликалась на его настроения, как и на настроения всех окружающих, сейчас она была слишком занята своими мыслями. Что-то зашевелилось в глубине ее души — пока еще смутно, подсознательно, но уже ощутимо.

На следующее утро Клэр, в темно-сером костюме и маленькой шапочке, оставлявшей открытым красивый белый лоб, отправилась на станцию в Халборо и села в поезд, шедший в Лондон. Она забилась в уголок купе, где, кроме нее, никого не было, и, уткнувшись подбородком в коричневый мех горжетки, крепко стиснув затянутые в перчатки руки, смотрела потемневшими, расширенными глазами на знакомые зеленые поля Сассекса, еще не просохшие после недавно прошедшего дождя, на подстриженные изгороди и змеящиеся вдоль них канавы, на молочно-белую Арен, текущую среди мокрой травы, порыжевшей осоки и камышей, похожих на багряные копья.

На вокзале Виктории Клэр взяла такси и поехала на Уимпол-стрит, где доктор Эннис, которого дела задержали в больнице, заставил ее прождать до четверти двенадцатого. Консультация прошла без неприятных неожиданностей, врач нашел, что состояние Клэр стало гораздо лучше, пошутил немного над ее задумчивостью и, с улыбкой, по-отечески потрепав по плечу, отпустил около двенадцати часов дня.

Клэр медленно пошла по направлению к Вест-Энду. Впереди у нее был целый день, и все интересовало ее: сутолока на шумных улицах, яркие витрины, проносящиеся мимо автобусы, — она всегда так дорожила этими часами свободы. Может быть, зайти в клуб? Нет, ей не хотелось сегодня заниматься болтовней… Почти бессознательно пошла она по Оксфорд-стрит и завернула в маленькую французскую кондитерскую, находившуюся в конце Бонд-стрит. Здесь она заказала кофе с бриошем. Вступив в роль сельского сквайра, Джофри требовал, чтобы к столу подавалась сытная, обильная еда, и сейчас Клэр с наслаждением съела более легкий завтрак. Затем вопреки обыкновению, словно для того, чтобы иметь повод посидеть подольше, она закурила сигарету: доктор Эннис советовал ей не отказываться от мелких радостей жизни.

Но вот она снова очутилась на улице и сначала неуверенно, затем, словно влекомая роком, направилась к галерее Мэддокса. Галерея помещалась в узком, довольно облезлом здании, зажатом между магазином антиквара и студией модного фотографа. Клэр быстро вошла с сильно бьющимся сердцем. Скромность обстановки и полнейшее безлюдье поразили ее. Собственно говоря, в галерее было всего две женщины, которые разговаривали полушепотом, склонясь над каталогом, а за столом сидел, погрузившись в чтение, долговязый сонный юноша в полосатых брюках и черной, обшитой тесьмой куртке, по-видимому, олицетворявшей собой охрану галереи.