Памятник крестоносцу

— В таком случае… — Оборвав беседу, она резко крикнула что-то приказчикам. Распоряжения следовали одно за другим, словно ураганный огонь артиллерийской батареи: — Нет же, нет, Мари, не эти яйца, дуреха, их уже отобрала мадам Уляр… Жозеф, сколько раз тебе говорить, что надо пересыпать сахар из распоротого мешка! Какое жалованье хотите вы получать, мсье?

Стефен лихорадочно прикидывал, сколько ему нужно, чтобы не умереть с голоду.

— Ну, скажем, если я буду заниматься с вашими дочерьми ежедневно… тридцать франков в неделю.

Мадам Крюшо в ужасе воздела к небу пухлые, унизанные перстнями руки. Затем вкрадчиво улыбнулась, сверкнув золотым зубом, — словно выпустив в Стефена позолоченную пулю.

— Мсье шутит?

— Но, посудите сами… — Покупатели то и дело толкали Стефена, задевали его локтями, он чувствовал, как краска заливает его лицо… — Я говорю вполне серьезно.

— Мы, мсье, люди честные — мсье Крюшо и я, — но, к сожалению, далеко (о, далеко!) не богачи. — В голосе мадам прозвучали патетические нотки. — Самое большее, что муж уполномочил меня предложить вам, это двадцать франков.

— Но, мадам… Я должен как-то жить.

Мадам Крюшо грустно покивала золотистым шиньоном.

— Мы тоже, мсье.

Стефен закусил губу, вне себя от бешенства и обиды. Гордость его была уязвлена. За одну свою каморку он должен платить двенадцать франков в неделю. Как же, черт побери, может он просуществовать на остальные восемь франков? Нет, сколь ни отчаянно его положение, он не позволит так издеваться над собой. Он приподнял шляпу, намереваясь откланяться. Но мадам Крюшо, которая вовсе не желала упустить его и, пока он колебался, искоса сверлила его взглядом, словно хотела просверлить насквозь, остановила его мягким движением руки.

— Быть может… — Мадам наклонилась вперед, в голосе ее звучала почти материнская забота: — …быть может, если мы предложим мсье завтрак, это несколько поможет делу? Хороший, сытный завтрак.

Захваченный врасплох, Стефен растерялся. Чувство невыносимого унижения заставило его опустить глаза. Он пробормотал:

— Хорошо, я согласен.

— Отлично. Значит, по рукам. Завтра можете приступать к занятиям. Приходите к одиннадцати утра. Учтите, что я буду предъявлять к вам самые высокие требования. И надеюсь, что в дальнейшем мсье не будет забывать бриться.

Стефен молча наклонил голову. Он не в состоянии был произнести ни слова. И все же, невзирая на все унижения, на всю постыдность этой сделки, он чувствовал облегчение. Ежедневный завтрак и двадцать франков в неделю — значит, он пока что спасен!

Выходя из лавки, он слышал, как где-то в недрах ее мадам торжественно и громогласно возвещала:

— Мария-Луиза! Викторина! Ваша добрая мамочка только что наняла вам английского учителя.

3

И вот в душной, отупляющей атмосфере маленького провинциального городка для Стефена началась новая, странная жизнь. Большой соборный колокол будил его по утрам тремя гулкими ударами, которые нарушали торжественный покой пустой, мощенной булыжником площади, возвещая начало семичасовой мессы и пугая голубей. Одевшись, Стефен с грохотом сбегал вниз по лестнице Теперь по крайней мере ему не надо было покидать дом украдкой, встреча с хозяйкой уже не страшила его. Пересекая площадь и направляясь к кафе «Для рабочих», расположенному в нескольких шагах от высокой стены монастырского сада, он неизменно встречал на своем пути одних и тех же благочестивых особ женского пола в черных одеяниях и нескольких монахинь, попарно выплывавших (или, как казалось Стефену, вылетавших на широко распластанных крыльях своих чепцов) из соборных дверей. Кафе, над входной дверью которого уныло свисала увядшая ветка самшита, не принадлежало к числу наиболее почтенных заведений города. Это была просто небольшая кухонька, помещавшаяся в приземистом каменном здании. Здесь стоял грубо сколоченный стол и несколько деревянных скамей без спинок, и здесь за пять су Стефен получал стандартный завтрак: чашку черного кофе с изрядным количеством гущи и порцию белого вина в толстенном стакане — сочетание, обладавшее совершенно поразительной способностью восстанавливать силы. Порой к завтраку прилагалась вчерашняя вечерняя газета «Интеллижанс де Ренн», которую он пробегал глазами за полчаса. Или же он мог поболтать с Жюли, невозмутимой темноглазой девушкой, стоявшей за стойкой незамысловатого бара и с достоинством обслуживавшей посетителей, а также, по-видимому, оказывавшей еще кое-какие услуги некоторым из них — заезжему коммивояжеру, проводнику спального вагона, а быть может, и возчику, доставлявшему в кафе уголь.

Ровно в одиннадцать часов, минута в минуту, Стефен появлялся в квартире Крюшо, расположенной за лавкой, в том же доме, и имевшей отдельный боковой вход. Затем в увитой плющом беседке в углу небольшого, примыкавшего к дому садика или — если шел дождь — в тесной, заставленной мебелью гостиной, которую мадам именовала «салоном», Стефен делился своими познаниями в английском языке с девочками Крюшо: одиннадцатилетней Викториной и Марией-Луизой, которой только что исполнилось девять лет.