Памятники поздней античной научно-художественной литературы II-V века

Одни из них, сохранившие верность учению Аристиппа и прозванные киренаиками, держались следующих положений. Они принимали два состояния души — боль и наслаждение: легкое движение является наслаждением, резкое — болью. (87) Между наслаждением и наслаждением нет никакой разницы, ни одно не сладостнее другого. Наслаждение для всех живых существ привлекательно, боль — отвратительна. Однако здесь имеется в виду и считается высшим благом лишь телесное наслаждение (так говорит Панэтий в сочинении "О школах"), а не то, которое восхваляет и считает высшим благом Эпикур и которое является спокойствием и своеобразной безмятежностью, наступающей по устранении боли.

Кроме того, они различают высшее благо и счастье: именно, высшее благо есть частное наслаждение, а счастье — совокупность частных наслаждений, включающая также наслаждения прошлые и будущие. (88) К частным наслаждениям следует стремиться ради них самих, а к счастью — не ради него самого, но ради частных наслаждений. Доказательство того, что наслаждение является высшим благом, — в том, что мы с детства бессознательно влечемся к нему, и, достигнув его, более ничего не ищем, а также в том, что мы больше всего избегаем боли, которая противоположна наслаждению. Наслаждение является добром, даже если оно порождается безобразнейшими вещами, как заявляет Гиппобот[456] в сочинении "О школах"; именно, даже если поступок будет недостойным, все же наслаждение остается добром, и к нему следует стремиться ради него самого.

(89) Освобождение от боли, о котором говорится у Эпикура, они не считают наслаждением, равно как и отсутствие наслаждения — болью. Дело в том, что и боль и наслаждение являются движением, между тем как отсутствие боли или наслаждения не есть движение: отсутствие боли даже напоминает состояние спящего. Они признают, что иные не стремятся к наслаждению, но лишь — из-за своей извращенности. Однако не всякое душевное наслаждение или боль порождается телесным наслаждением или болью: например, можно радоваться единственно благоденствию отечества, как своему собственному. Тем не менее, память о благе или ожидание блага не ведут к наслаждению, как это кажется Эпикуру: (90) дело в том, что движение души угасает с течением времени. Далее, они говорят, что наслаждения порождаются не просто зрением или слухом: например, мы с удовольствием слушаем подражание погребальному плачу[457], подлинный же плач нам неприятен. Промежуточные состояния они называли отсутствием наслаждения и отсутствием боли.

Однако телесные наслаждения много выше душевных, и телесная боль много тяжелее: потому-то она и служит преимущественным наказанием для преступников. Таким образом, считая, что боль неприятна, а наслаждение приятно, они главным образом заботились о последнем. Поэтому же, — ибо, хотя к наслаждению следует стремиться ради него самого, но некоторые наслаждения часто порождают противоположные им беспокойства, — они считают слишком утомительным добиваться соединения всех наслаждений, составляющих счастье.

(91) Они полагают, что мудрец наслаждается, а невежда страдает не постоянно, но лишь по большей части, и что достаточно бывает наслаждаться отдельными случайными удовольствиями. Мудрость, по их /мнению, есть благо, ценное не само по себе, а лишь благодаря своим плодам. Друзей мы любим ради выгоды, так же, как заботимся о частях своего тела лишь до тех пор. пока владеем ими. Некоторые добродетели присущи даже неразумным. Телесные упражнения помогают овладеть добродетелью. Мудрец чужд зависти, любви и суеверия, ибо эти чувства порождаются пустым воображением, но ему знакомы горе и страх, которые порождаются самой действительностью. (92) Богатство также дает возможность наслаждения, самостоятельной же ценности не имеет.

Страсти познаваемы, но причины их познанию недоступны. Они отвергают исследование явлений природы, ибо они явно непознаваемы, и признают исследование явлений сознания, ибо оно приносит пользу. Мелеагр[458] во второй книге "О мнениях" и Клитомах[459] в первой книге "О школах" утверждают, что киренаики не видят пользы ни в физике, ни в диалектике: по их мнению, достаточно постичь смысл добра и зла, чтобы и говорить хорошо, и не ведать суеверий, и быть свободным от страха смерти.

(93) Нет ничего справедливого, прекрасного или безобразного от природы: все это определяется законом и обычаем. Однако знающий человек воздерживается от дурных поступков, избегая наказания и дурной славы, ибо он мудр. Они признают успехи философии и других наук. Они учат, что один человек страдает больше, чем другой, и что. чувства иногда обманывают.

VI, 2. ДИОГЕН