Памятники средневековой латинской литературы IV-IX веков

Вот уж ко грубым жнецам подошло и четвертое лето,
Да и мороз леденил столько же раз все кругом,
Но от тебя не читал я за это же время ни слова
И не видал я совсем рукописаний твоих,
Вплоть до того как пришло, на счастье мне, снова посланье
И долгожданные вновь я получаю дары.
Правда, из разных цветов тройное письмо твое свито,
Но во единую ткань сплел ты страницы его.
Всяческих горечь твоих упреков мне подсластила
¹⁰

Искренность их, и любовь строгость смягчила судьи:Мягкое слово отца мне умерило резкость укоров
Ласкою, и приговор твой не обидел меня.
К выговору твоему я вернусь однако, но веский
Пусть героический стих будет меня защищать.
Опережают его теперь только несколько ямбов
И отвечают тебе разным посменно стихом.
Я посылаю привет стихом элегическим; дальше
Путь уступая другим, он замолкает сейчас.

Зачем велишь ты к музам, мной отвергнутым,

²⁰ Отец мой, снова прибегать?
Каменам, право, с Аполлоном места нет
В сердцах, Христу приверженных.
С тобой в согласье прежде, в меру сил своих,
Но не с твоею мощью, звал
Глухого из пещер Дельфийских Феба я,
А с ним и муз божественных
И Бога даром слова одарить меня
В нагорьях и лесах просил.
Теперь с иною силою сильнейший Бог
³⁰ Мне нравы изменить велит,
За дар свой с человека ныне требуя,
Чтоб жизнь Отцу мы отдали.
Делам ничтожным предаваться в праздности
И вздорным сочинениям
Он запрещает нам законом собственным.
И зреть велит нам свет его,
Какой уловки мудрецов и риторов
Да и поэты нам темнят,
Сердца пустыми заражая мыслями
⁴⁰ И оснащая лишь язык.
Не направляют нас они к спасению
И к истины познанию.
Но кто способен правду иль добро познать,
Не зная блага высшего,
Огня добра, истока правды — Господа,
Который зрим лишь во Христе?
Он — истинный нам светоч, наш жизненный,
Мощь, доблесть, ум, рука Отца,
Он солнце правды, благ источник, Бога цвет,
⁵⁰ Создатель мира, Божий сын,
Податель жизни смертным людям, смерти смерть,
Наставник добродетели.
Он — Бог наш, человеком ставший ради нас,
И, дав свою одежду нам,
Людей навеки сочетавший с Господом
Взаимным единением.
И вот, когда он озарил сердца людей,
Блеснув с небес сиянием,
Смывает злую грязь он с тела нашего
⁶⁰ И обновляет души нам.
Родник утех бывалых заменяет он
Водою чистой радости,
Себе ж велит отдать, по праву Господа,
Сердца, уста и наши дни.
Стремится мысли, веру обратить к себе
Со страхом и любовию.
Пустые бури, что вздымает жизни труд
В путине века нашего,
Смиряет вера в Бога и в грядущий век.
⁷⁰ Что нами, видно, презрено,
Не отвергает вера как ничтожное,
Но убеждает, что ценней
На небе отданное Господу Христу,
Который большим нам воздаст,
Чтоб то, что дали мы иль, лучше, вверили,
Нам возместить сторицею.
Должник надежный, он своим верителям
Долги отдаст с избытками,
И с прибылью от Бога тот окажется,
⁸⁰ Кто пренебрег имуществом.
Того, кто Богу предан честно, искренне
И кто ему доверился,
Ты совращенным не считай бездельником,
Не обвиняй в нечестии.
Христианину можно ль нечестивым быть?
А благочестье свойственно
Лишь христианам, ибо нечестив лишь тот,
Кто во Христа не верует.
И, в благочестьи наставляемый, могу ль
⁹⁰ Я не считать отцом тебя,
Кого я почитать и восхвалять всегда
Обязан волей Господа?
Ты воспитал, возвысил, научил письму
И слову, тогу дал мне, честь,
Ты вывел в люди, ты кормил и пестовал,
Патрон, учитель, мой отец.
Но вот за то, что долго я отсутствую,
Коришь меня и сердишься.
Но, по нужде ли это, иль по прихоти,
¹⁰⁰ Все это извинительно.
Прости же другу, коль живу я с пользою,
Поздравь, коль всем доволен я.
То, что отсутствую я из отечества целых три года,
Что для блужданий своих я другие края себе выбрал,
Вовсе о нашем забыв содружестве в годы былые,
Сердит тебя, и меня отечески ты упрекаешь.
Я понимаю твои задушевные чувства и мысли
И благодарен тебе за гнев, порожденный любовью,
Я бы хотел, чтоб просьба твоя о моем возвращеньи
¹¹⁰ Мне исполнимой была. Но могу ль я подумать об этом,
Если молитвы свои воссылаешь ты вовсе не к Богу,
Но в своей тщетной мольбе обращаешься к музам Кастальским?
Волею их не вернешь к себе ты меня и в отчизну:
Вздорную просьбу твою, с какой прибегаешь ко вздорным
Музам глухим, унесет у тебя дуновение ветра.
Эти пустые мольбы развеются вихрями бури
И в облаках пропадут, коль не Богу ты их посылаешь,
Не проникая в чертог царя небесного звездный.
Ежели ждешь ты меня, воззри на того ты с молитвой,
¹²⁰ Кто потрясает грозой небес огневые высоты,
Молнией блещет тройной и вотще не грохочет громами,
Кто ущедряет с небес дождями и солнцем посевы,
Кто надо всем и во всем нераздельно всегда и повсюду —
Сей вездесущий Христос, управляющий всем мирозданьем,
Тот, кто и держит и движет умы, кто и время и место
Определяет всем нам. А коль его воля желаньям
Нашим противна, склонить к измененью ее помогает
Наша мольба. Что меня укорять? Коль тебе не угодно
Дело мое, то оно, не во грех будь сказано, божье:
¹³⁰ Богу угодно мои направлять и улаживать мысли.
Ибо, коль вспомнить, каким я был в предыдущие годы,
То я сознаюсь тебе, что теперь совершенно иным я
Стал, чем в то время, когда не считали меня совращенным,
Хоть я и был совращен, туманами лжи ослепленный,
Бога не ведал, глупец, и питался тлетворною пищей.
Это простительно мне, ибо тем скорее дано мне
Было познать, что меня обновляет верховный Создатель.
И по-иному совсем я живу; не увидят, надеюсь,
Здесь поврежденье ума, в заблуждение впавшего, раз я
¹⁴⁰ Сам откровенно признал и сознался по собственной воле
В том, что я жизнь изменил не по собственному разуменью.
Мной руководит теперь новый разум, не прежний мой разум,
Но обратившийся в мой по воле Бога, и если
Видит достойными он и мысли мои и поступки,
Благодарю я тебя и тебя первым делом я славлю
За наставленье тому, что Христу оказалось угодным.
Вот почему поздравлений я жду от тебя, а не жалоб,
Раз твой питомец Павлин, взращенный твоими трудами,
Бывший за сына тебе, чего отрицать ты не станешь,
¹⁵⁰ Даже считая меня совращенным, так изменился,
Что угождает Христу, оставаясь, однако, при этом
Верным Авсонию; он прославит тебя непременно
И принесет тебе плод с твоего же дерева первый.
Так что не сетуй, прошу, не губи величайшей награды
И не гнушайся добром, которого сам ты источник.
Нет, не мятежен мой ум, но ведь также я чужд одинокой
Жизни, которую вел, как ты пишешь, в Ликийских пещерах
Всадник Пегаса[105]; хотя иные, ведомые волей
Бога, в пустыни идут, подобно философам древним,
¹⁶⁰ Для размышлений и муз, как и ныне те, кто душою
Чистою принял Христа, усердствуют, так поступая.
Не скудоумие их и отнюдь не врожденная дикость
Гонит в пустынных местах обитать, но стремление к вышним
Звездам небесным влечет взирать на Бога, глубины
Истины зреть и досуг, без всяких забот, безмятежный
Предпочитать, а шум площадей и хлопот беспокойство,
Все, что враждебно дарам, посылаемым Господом Богом,
Воле Христа и любви к спасению, их ужасает.
Следуют Богу они, на дар уповая, который
¹⁷⁰ Всем, кто надежду хранит, Создатель воздаст непременно,
Если мирской суете их никак одолеть не удастся
И коль их пламенный ум доступное взорам отвергнет,
Чтобы проникнуть он мог в незримые таинства неба.
Видимо тленное нам, а вечное скрыто от взоров,
И мы надеждой живем на то, что лишь мысли доступно:
Но что является нам под разными видами в мире,
Что соблазняет наш взор телесный, мы презираем.
Мненье, однако же, тем присуще такое, которым
Истины свет и добра уже воссиял и открылась
¹⁸⁰ Века грядущего жизнь и дней ничтожество наших.
Но коли слава моя не столь велика, то зачем же
Славиться мне? Я по вере своей уповаю. Однако,
Если живу я еще на таком прелестном и щедром
Взморье, откуда ж к нему явилась внезапно такая
Ненависть? Пусть бы мое к нему отвращение стало
Праведным! Ради Христа возлюблю я свое униженье.
Богом мой дух укреплен: малодушию он не поддастся,
Презрел я здешнюю честь, но Христос мне ее возмещает.
Не поноси же моих, почтенный родитель, занятий,
¹⁹⁰ Будто бы ложных; меня попрекать перестань ты супругой,
Иль сумасбродством: мой ум смятением Беллерофонта
Не поражен, а жена мне Лукреция, не Танаквила[106].
Не забывал я, как ты говоришь, и отчего неба:
Кто созерцает, как я, единого вышнего Бога,
Помнит о небе всегда. И мы, отец мой, поверь мне,
Не забываем о нем, да и разума мы не теряем,
Живучи в людных Местах. И труды наши, право, достойны
Благочестивых людей; ни один ведь народ нечестивый
Бога не может познать. Хотя и многие страны
²⁰⁰ Без просвещенья живут, никаких не зная законов,
Где же обычаев нет, хоть и диких? Иль чем нечестивость
Может чужая во вред быть честным? Зачем же твердишь ты
Мне о васконских глухих ущельях[107], домах в Пиренеях
Снежных, где будто бы я прикован к испанской границе,
Где мне пристанища нет ни в городе или в деревне
Этой богатой страны, простертой до края земного,
Где виден солнца закат в глубины вод океана?
Но, коль судьбой занесен я в берлоги разбойников, все же
Не огрубел я у них, обратившись в такого же точно,
²¹⁰ Как и они, дикаря, и свирепости их не набрался.
Чистого сердца никак порок не коснется, зараза
Не запятнает души благочестной; и кто беспорочно
В дебрях Басконии жизнь проводит среди нечестивых,
Нравов не портит своих, находясь между этих жестоких
Жителей. Но почему ж васконцем меня обозвал ты,
Если живу, как и жил, не у них, а в соседстве прекрасных
Я городов, на местах цветущих и полных народа?
Но, если мне бы пришлось в краю поселиться васконцев,
То почему же тогда это племя, узнав мои нравы,
²²⁰ Зверский свой норов сменить на наш не могло бы обычай?
Если жилище мое в городах иберийских далеких
Ты помещаешь, в стихах отводя ему лишь захолустье,
И попрекаешь меня Калагуррой гористой и в скалах
Бильбилой скрытой, и холм ты поносишь пологий Илерды[108],
Будто бы в этих краях я живу, как изгнанник бездомный,
Вне и дорог и домов, не считаешь ли это богатством
Ты Иберийской земли, по незнанью Испанского края,
Где пресловутый Атлант стал когда-то поддерживать небо
И, возвышаясь теперь горой на земельных пределах,
²³⁰ Против Кальпы стоит, двойным омываемой морем?[109]Бильбила и Калагурра с Илердою малого стоят
Тем, кто привык к Барциноне и Цезарьавгусте прелестной[110]
И к Тарраконе, с высот взирающей гордо на море.
Что исчислять города, укрепленные в землях прекрасных,
Служит где гранью двойной счастливой Испании море,
Бетис течет в океан, Ибер — в Тирренские волны[111],
Соединяя в одно разделенные воды морские
Там, где по кругу земли мировая проходит граница?
Иль, коль описывать ты принялся бы, мой славный наставник,
²⁴⁰ Области, где ты живешь, замолчишь ли ты блеск Бурдигалы[112],Вместо нее предпочтя закоптелых описывать бойев?[113]
А проводя свой досуг и нежась в маройальских термах[114],
И наслаждаясь житьем под сенью тенистого леса,
Где полюбился тебе уют прекрасного места,
Разве ты в курной избе или в хижине, крытой соломой,
Там обитаешь в глуши, как бигерр, одетый овчиной?[115]
Разве, о консул, презрев своего горделивого Рима
Стены высокие, ты пески отвергаешь вазатов?[116]
Если поместье твое процветает в пиктонских угодьях[117],
²⁵⁰ Мне ль горевать, что в Равран перешло авсонийское ныне[118]Кресло курульное, иль что уж ветошью стала трабея[119],
Блеск коей все же горит в столице латинской Квирина[120]
И среди цезарьских тог, расшитых пальмами также,
Все продолжает сиять не тускнеющим золотом вечно,
Твой охраняя почет, который не может увянуть?
Или когда ты живешь в своем луканском поместье,
В доме, который готов со строеньями Рима поспорить[121],
Скажет ли кто, перепутав места соседние, будто
Переселился теперь в кондатскую ты деревушку[122]?
²⁶⁰ Хоть надо многим шутить и выдумывать всякое можно,
Но ведь чесать языком да и злобно еще зубоскалить,
Иль оскорбительно льстить, отпуская коварно остроты,
Их приправляя притом ядовитою желчью насмешки,
Это поэтам идет, но ничуть отцу не подходит.
Ибо и честь и любовь стремятся к тому, чтоб наветы
Сплетен, до чистых ушей проникающих, добрым отцовским
Уничтожались умом и чтоб он в сердцах вкорениться
Им не давал и отверг зловредные вымыслы черни.
В том, чтобы жизнь изменить и оставить привычные нравы,
²⁷⁰ Нет вины: что ведет нас к лучшему — благо. И если
Я изменился, то знай, что это мой долг и желанье.

Если добро на порок, на нечистое то, что священно,

Скромность на роскошь, и честь на постыдную ложь я меняю,
Я малодушен, отвержен и слаб: пожалей же ты друга,
Столь развращенного: гнев в душе да пробудит отцовской
Нежность, которая вновь образумить должна непременно
Блудного сына, на путь наставляя суровым внушеньем.
Но, коль ты слышишь, как я иду по пути, что избрал я,
Сердце свое посвятив благому Богу и чтимой
²⁸⁰ Власти Христа, как за ним я следую с полною верой,
Как убежден я, что Бог уготовил навеки награду
Смертным за зло, что они при жизни своей претерпели,
Я полагаю, отцу разумному это по сердцу:
Он не сочтет заблуждением жить по заветам Христовым
Христианину. И мне по душе эта жизнь и нисколько
Не досаждает: глупцом для идущих другою дорогой
Пусть буду я, коль решенье мое для предвечного Бога
Будет разумным. Ведь век человеческий краток, и тело
Бренно, а сам человек вне Христа — лишь призрак и пепел:
²⁹⁰ Что одобряет он или хулит, ничтожно, как сам он;
Гибнет он сам, и его заблуждения с ним погибают,
И приговоры его умирают вместе с судьею.

Но, если мы в отведенный нам срок не заботимся вовсе

С должной тревогою жить по премудрым Христа наставленьям.
Поздно будет о том горевать человеку по смерти,
Что, опасаясь пустых человеческих бредней зловредных,
Грозного он суда, ни судьи не страшился, который
Вечного Бога престол одесную Отца занимает
И, надо всеми царя, придет по скончании века,
³⁰⁰ Чтобы свой суд беспристрастный творить над нарсудами всеми
И чтобы каждому мзду воздать по делам и поступкам.
Верую я и страшусь; и спешу, коли будет дано мне,
Все прегрешенья свои искупить до смертной кончины.
И, в ожиданье ее, содрогается полное веры
Сердце мое, и душа ожидает грядущего в страхе,
Как бы в заботах пустых о теле она не погрязла
И не осталась к нему привязанной в час, как в разверстом
Небе труба возгремит, а ей невозможно подняться
Будет на легких крылах, навстречу царю улетая
³¹⁰ В сонмах блаженных святых в пространства небесного выси,
Где они все воспарят, мирские сбросив оковы;
К звездам высоким стремясь и, летя к ним без всяких усилий,
По облакам пройдут они легким между созвездий,
Чтобы царя воспевать небесного в безднах воздушных,
Воинством славным своим Христа восхваляя и славя.

Но опасаюсь того и боюсь я, что день мой последний

Сонным застанет меня и погрязшим в бесплодных заботах,
Если я жизнь проводить буду, тщетными занят трудами.
Как же мне быть, если вдруг, пока я, как во сне, забываюсь,
³²⁰ Передо мною Христос засияет в чертогах эфирных
И, пораженный лучами его, нисходящего долу
С неба отверстого, я, ослепнув от света, унылых
Буду убежищ искать в ночной темноте непроглядной?
Чтоб не явились во мне недоверие к истине, или
К нынешней жизни любовь и к мирским влеченье утехам,
Или тревоги забот, я решил все эти соблазны
Предотвратить и конец положить им в оставшейся жизни;
Богу на будущий век я вверил все, что имею,
И ожидаю теперь со спокойною совестью смерти.
³³⁰ Коль ты доволен, поздравь ты друга с богатой надеждой,
Если же нет, то Христу предоставь ты все это одобрить.