Памятники Византийской литературы IX-XV веков

В жанровом отношении византийская литература почти не меняется: в послеиконоборческий период, как и в ранней Византии, и в эпоху Юстиниана, мы находим в ней жития, хроники, ораторскую и эпистолярную прозу, духовную и светскую поэзию. Новых жанров немного, но они значительны: вследствие обращения к античности появляются риторические подражания Лукиану, а вследствие усиления провинциальных феодалов–динатов возникает воинский эпос; распространение светской культуры заставляет ожить в новой, специфически византийской форме позднеантичный любовный роман. Под влиянием социальных изменений старые жанры подвергаются основательным изменениям, — это становится очевидным уже на грани IX–X вв.

Все характерные черты Македонского «возрождения», как то: светские тенденции, интерес к античности и полемика, с ним связанная, в полной мере отражены в поэтическом творчестве этой эпохи, которое уже с начала X в. очень обильно и разнообразно по сравнению с эпохой предыдущей. Нам известны поэтические опыты Арефы, императора Льва VI Мудрого и его придворного — ученого врача и астролога Льва Философа. Даже патриарх Фотий отдает дань процветавшей в его время панегирической придворной поэзии. Несмотря на то, что его отношения с Василием I не были ровными, и именно при этом императоре он отправился в первую ссылку, он написал стихотворную трилогию, в которой первый гимн представляет собой монолог Василия, обращенный к богу, второй гимн — монолог церкви, обращенный к Василию, и как завершение третий — энкомий императору (он и приведен в настоящем сборнике).

Художественные достоинства этих гимнов невелики: нагромождение штампованных, лишенных эмоциональности эпитетов, облеченных монотонным анакреонтовским четырехстопным трохеем — вот общая характеристика подобного рода поэзии.

Интересно, что эта же метрика получает совершенно иное звучание в стихотворениях Симеона Богослова, которые из–за их глубокой искренности и эмоциональности по праву могут считаться одним из лучших разделов византийской поэзии. Несомненная заслуга Симеона также и в том, что он ввел в религиозно–дидактическую поэзию «политический» (т. е. простонародный) размер, который подчас облегчал восприятие его рассуждений.

Заслуживают внимания также и стихи Арефы, который в своих эпиграммах возрождает забытую форму элегического дистиха. Неподдельной грустью полны его эпитафии друзьям и родственникам.

По разнообразию ученой, собственно неоклассицистской тематики, интересны эпиграммы Льва Философа на Лукиана, Батрахомиомахию, на трех философов с одинаковым именем — Архит, на Платона, на Аристотеля и даже на его учение об определениях, на его комментатора Порфирия. Видимо, поэт был обвинен в пренебрежении к христианству, — об этом свидетельствует сохранившееся длинное стихотворение «Апология Льва Философа, где он Христа возвеличивает, а эллинов порицает».

Ученик Льва Философа — Константин Сицилийский, подобно Фотию, внешне остается в рамках традиций предшествующего периода, но содержание его стихов далеко от придворной лирики. И несмотря на то, что форма сковывает его в значительной мере (поэма о погибших в море родственниках написана не только анакреонтовским размером, но и в форме акростиха–алфавита), в его поэзии появляются те общечеловеческие темы, которые станут главным содержанием византийской лирики в последующие десятилетия.

О том, что полемика Арефы и Хиросфакта не прошла бесследно и для поэзии, свидетельствует творчество Константина Родосского — нотариуса, а затем придворного клирика Константина VII Порфирогенета. В панегирической поэме объемом около тысячи стихов он прославляет царственную столицу православного мира, Константинополь, с его непревзойденными храмами и со знаменитыми семью чудесами; прославляются также таланты и добродетели императора–ученого. После описания красот города поэт разражается безудержной бранью по адресу «глупых эллинов», искусство которых пригодно разве лишь для детских забав, — именно с этой целью, по мнению поэта, Константин I и привез в столицу греческие скульптуры. Гомера Константин Родосский ценит весьма низко, называет его «наглецом» . В эпиграммах поэт откровенно нападает на Льва Хиросфакта, используя при этом злобные и гротескные эпитеты в манере Аристофана.

Другой придворный поэт середины X в., современник Никифора Фоки, Феодосий, в огромной поэме «Взятие Крита» (по случаю одержанной на Крите победы над арабами в 961 г.) развивает полемику с художественными приемами «Илиады» и «Одиссеи». Гомер, по мнению Феодосия, плетет смешные и наивные небылицы; ахейцы ничуть не величественны, а ничтожны, вожди их слабы, подвиги преувеличены; да и сама тема о войне за Трою не заслуживает внимания. Подобные рассуждения звучат тем более парадоксально, что своего героя, воинственного императора Никифора Фоку, поэт не скупится награждать гомеровскими эпитетами.