Памятное. Книга первая

Сталин поздоровался со мной. Мой приход не нарушил установленного ритма заседания. Меня пригласили присесть к столу. Иногда Сталин прерывал свое высказывание и, приостановившись, глядя на сидящих, как бы выжидал, чтобы кто-то прокомментировал его слова.

На столе лежали какие-то папки и блокноты, чувствовалась в целом деловая атмосфера. Правда, среди бумаг стояло несколько бутылок сухого вина. Но никто из присутствовавших при мне не прикасался к спиртному.

Сталин, продолжая похаживать, обратился ко мне и спросил:

— Как думает Громыко, Рузвельт не преподнесет нам какую-нибудь неожиданность в связи с Крымской конференцией? Не предложит ли он перенести ее на более поздний срок?

Он стал ожидать моего ответа. Я ответил:

— Никаких подобного рода сигналов до посольства не доходило. И, видимо, такие мысли у Рузвельта не возникали. Правда, распространяются слухи, что президент серьезно болен и в связи с его физическим состоянием дальние поездки ему не по силам. Но убедительной информации, которая свидетельствовала бы о возможности переноса конференции или ее откладывании, не было.

При этом я добавил:

— Рузвельт вообще человек нездоровый. Тяжелый недуг его известен. Но он по-прежнему работает с напряжением. Не так давно встречался с ним и я, и не раз. Никаких намеков, ни прямых, ни косвенных, на возможность переноса конференции ни он, ни кто-либо из его окружения не делали.

Последующие выступления участников заседания были выдержаны в том же деловом ключе. Никто не подчеркивал опасности переноса сроков конференции. Намеченный план действий на предстоящей конференции руководителей трех держав в Крыму был единодушно одобрен. Хотя какой-либо документ не фигурировал.

Я обратил внимание на то, что кратко по существу предстоящей конференции трех держав высказался только Сталин. Он изложил ту же позицию, что продемонстрировал впоследствии на самой конференции. Он был единодушно поддержан.

В следующий раз я оказался на той же ближней даче во время аналогичной встречи накануне Потсдамской конференции. Прямых вопросов мне никто не задавал. Некоторые члены Политбюро подчеркивали важность предстоящей конференции, употребляя иногда такие слова, как «решающий характер документов», которые должны быть приняты по германскому вопросу. Проявив инициативу, я высказался так:

— Конечно. Трумэн — не Рузвельт. Это хорошо известно. Вячеслав Михайлович Молотов встречался с ним непосредственно в Белом доме. Полагаю, что по некоторым вопросам президент займет жесткую позицию. Например, по вопросу о репарациях в пользу Советского Союза, о Польше, о демилитаризации Германии. К этому, конечно, надо быть готовым.

Никто — ни Молотов, ни другие участники встречи — не высказывали никаких иных мнений но этим вопросам. Молотов говорил, но в том же ключе. Предполагалось, что Трумэн постарается проявить твердость в предстоящих обсуждениях. Тем более что согласованного заранее между союзниками плана в связи с необходимостью решать важнейшие, поистине исторические, проблемы Германии и Европы не было.

Обстановка за столом и в тот, второй раз была в основе такой же, как и за пять месяцев до этого перед Ялтинской конференцией. Хотя, казалось бы, она должна была дышать большей уверенностью, поскольку Крымская конференция уже позади, некоторые важные решения уже были приняты.

Чем объясняется то, что Политбюро проводило фактически заседания на даче у Сталина, а не в Кремле?

Не претендую на то, что могу дать точный ответ на такой вопрос. Но считаю, что это не было связано с состоянием его здоровья. Почему? Да хотя бы потому, что при мне Сталин все время ходил по комнате своей неторопливой походкой. И так продолжалось по крайней мере часа два. Для больного, видимо, ходить столь долго и почти непрерывно говорить было бы затруднительно.

Никогда я не слышал от кого-либо из присутствовавших на подобных встречах, что Сталин не мог свободно двигаться или его физическое состояние оставляло желать лучшего.

Короче говоря, если бы он болел, то на этих заседаниях вряд ли обсуждались бы, и притом основательно, принципиальные вопросы политики, которые требовали неотложного внимания и решения.

Следует учесть и то, что поездка на машине от Кремля на ближнюю дачу занимала не более пятнадцати минут. Так что все участники встреч не теряли много времени на дорогу.

Эти мысли, возможно, представляют интерес в связи с появившимися высказываниями о том, будто бы Сталин в течение многих лет настолько тяжело болел, что не мог серьезно заниматься делами страны. Если бы все обстояло так, то разве Маленков, к которому обычно обращались по вопросам срочного характера при отсутствии Сталина в Кремле, отсылал бы каждый раз того, кто обращался в ЦК, лично к Сталину? Случалось так не раз и со мной. К Сталину обращался много раз и я.