Памятное лето Сережки Зотова

— Петр Александрович, живо запрягайте лошадь в ходок и гоните на делянку Павла Ивановича. Вот Танюша Ломова приехала, говорит, он сильно заболел, сюда его нужно привезти. А я поскачу, Зотова сменю на лобогрейке, оказывается, с обеда один парнишка работает. Таня, поставь к корму лошадей и беги в будку. Надо кого-нибудь за врачом.

Лукьян Кондратьевич ускакал, почти вслед за ним уехал на ходке и Петр Александрович.

Врач подтвердил, что у Павла Ивановича был приступ малярии, и посоветовал ему на несколько дней уехать в поселок.

Павел Иванович послушно выпил порошок, дал сделать укол, но уехать из бригады отказался.

Начало темнеть. Павел Иванович лежал в будке. Приступ закончился, но все еще держалась головная боль. У входа сидела Наташа Огородникова и по приказу тети Груни никого не пускала, чтобы не беспокоили больного.

Ваня Пырьев принес фонарь, и внутренность будки окрасилась в мутновато-желтый цвет.

В будку торопливо вошел Сергей. Остановившись на мгновение у порога и увидев лежащего Павла Ивановича, он бросился к больному, с беспокойством вглядываясь в полуосвещенное лицо.

— Приехал, Сережка? — спросил Павел Иванович.

Лицо Сергея расплылось в радостной улыбке.

— Вам лучше, да?

— Завтра снова будем вместе работать.

— А мы с Таней, как вас увезли на стан, прямо места себе не находим. Ломова признала у вас малярию, а я думаю — вдруг что-нибудь хуже.

— Таня правильно поставила диагноз, как заправский врач. У меня действительно был приступ малярии. Ну, рассказывай, как без меня работалось, чем порадуешь?

— Двадцать гектаров и несколько соток. Мы с Лукьяном Кондратьевичем.

Наташа заглянула в будку и сказала, что тетя Груня зовет ужинать.

— Я вам сюда принесу.

Вскоре Сергей вернулся, неся в двух эмалированных чашках ужин.

— Садитесь, Павел Иванович.

— Ты, Сережка, ужинай, а я не буду. Аппетита нет, да и во рту скверное ощущение, привкус какой-то противный.

Сергей растерянно посмотрел на классного.

— Как же не есть? И не обедали, и ужинать не хотите. Так совсем отощаете. Скидывать с лобогрейки не сможете.

— Запасом проживу, — отшутился Павел Иванович. — Садись и ешь.

Сергей наработался за день, устал и очень хотел есть, но сказал Павлу Ивановичу:

— Если вы не будете, то я отнесу обе чашки. Меня тоже что-то на еду не тянет.

Павел Иванович внимательно посмотрел на Сергея, понял его хитрость и взялся за ложку.

Совсем неожиданно в будку вошла Семибратова. Поздоровались.

— Как себя чувствуете, Павел Иванович?

— Спасибо. Видите, даже за лапшу принялся. С таким напарником, как Сережка, не пропадешь.

— А я привезла вам хорошую новость. Сегодня звонил секретарь райкома Семенов и сообщил, что за ударную работу на сенокосе вы, Павел Иванович, и Сережка занесены на районную доску Почета. Так что поздравляю.

РАЗВЯЗКА

Через несколько дней, в субботу, косари уехали в поселок.

Хотя Григорий Лысенко и предупредил Зотова, что Манефа Семеновна будет относиться к нему совсем по-другому, Сергей, зная ее суровый характер, волновался. Не может она промолчать… Ну и пускай! Только бы заговорила сразу, прямо от порога. Он теперь не даст себя в обиду. Пускай хоть что!.. В крайнем случае можно совсем уйти из дому. Сейчас он знает, куда податься. Только выбирай. В ремесленное можно? Можно. И в колхоз тоже возьмут. Разве откажет Семибратова? Ни за что! Но у Сергея решение твердое — ремесленное. Будет напускаться Манефа Семеновна да принуждать к молению — ей прямо так и сказать, что он уже не маленький и нечего его носом тыкать, как слепого кутенка. Хочет она молиться — пожалуйста, это ее дело, а он больше и не подумает. И так, словно попугай, всю жизнь твердил молитвенные слова. Отец одно писал в письме, а Манефа Семеновна все по-своему повернула. Она, конечно, заботилась о нем, и здорово заботилась, но то совсем другой разговор.

Как бы там ни было, но теперь Манефе Семеновне Сергея на цепь не посадить. В случае чего — можно прямо к Павлу Ивановичу. Да разве у него защита только Павел Иванович? Можно даже в райком комсомола удариться.

Как ни взбадривал себя Сергей, все же сердце всю дорогу тревожно ныло. Была бы дома не Манефа Семеновна, а кто-нибудь из близких, скажем, мать или отец, кто ждал бы его и радовался его успехам на сенокосе… Шуточки — на районную доску Почета определили и газета напечатала… А Манефа Семеновна — что, выговаривать, чего доброго, примется да Страшным судом пугать. Едет он домой, а самому и ехать туда не хочется, будто у него и дома нет вовсе.

Манефа Семеновна не ждала Сергея и, увидев его, даже растерялась.

— Здравствуйте! — нарочито бодро и уверенно поздоровался Сергей.

— Сережка?! Да господи-батюшка… Вот уж не думала. Ну, чего же ты стоишь у порога? Проходи, чай, домой приехал… — Манефа Семеновна засуетилась, забегала по избе.

Скандал не начинался. Или отодвигался.

— Совсем приехал? — спросила Манефа Семеновна, кивком головы указав на Сережкин узел с пожитками.

— На отдых. Все косари приехали. Потом будем хлеб убирать.

— А-а-а! — неопределенно протянула Манефа Семеновна. — И ты тоже?

— А как же! Обязательно.