Анализируя эту встречу, можно прийти к выводу, что в данном случае Трумэн вел себя так потому, что тогда он только что стал президентом, ему как лицу, облеченному высшей государственной властью, было доложено о том, что Америка вот-вот станет единоличным в мире обладателем нового грозного оружия страшной разрушительной силы – атомной бомбы. Трумэну явно казалось, что, получив в руки такое оружие, Америка сможет диктовать свою волю Советскому Союзу.
Беседа эта оставила неприятный осадок. Ни о чем договориться с Трумэном было нельзя, ни на какие компромиссы он практически не шел, даже по небольшим вопросам.
Трумэн подчеркнуто пытался обострить встречу. По всему ощущалось, что он не вполне доволен решениями Ялты в отношении ООН и некоторых принципов деятельности этой организации. Президент проявлял какую-то петушиную драчливость, придираясь чуть ли не к каждому высказыванию с советской стороны о значении будущей всемирной организации и о задаче не допустить новой агрессии со стороны Германии. Чувствовалось, что Трумэн пружину уже натянул.
Более того, совершенно неожиданно – нам казалось, что это случилось в середине беседы, – он вдруг почти поднялся и сделал знак, означавший, что разговор закончен. Мы удалились. В результате встреча в Белом доме фактически оказалась свернутой. Молотов был ею недоволен. Такие же чувства испытывал и я.
Раньше, до окончания войны, до кончины Рузвельта, Трумэн хотел создать о себе хорошее впечатление в Москве. Но уже на беседе с Молотовым его как будто подменили. Новый президент обладал солидной способностью к политическим метаморфозам, которые вскоре проявились открыто.
Сталин, естественно, был информирован об этой встрече. При мне он никогда не касался указанного эпизода. Но я убежден в том, что Сталин обратил серьезное внимание на преемника Рузвельта, который не умел, да и не желал скрывать своей неприязни к державе социализма, понесшей самые большие жертвы для достижения победы над общим врагом.
На ближней даче Сталина
Сейчас иногда пишут о так называемой ближней даче Сталина. Мне она знакома, так как два раза приходилось ее посещать. Я был тогда послом в США и получал указания прибыть на дачу с важными бумагами. Случалось это, когда я приезжал из США в Москву, в первый раз – перед Крымской конференцией, а затем – перед Потсдамской.
Обычно я получал извещение о том, что должен быть на даче, следующим образом. Мне говорили:
– Вы должны срочно прибыть к Сталину.
И не указывали, куда и к какому часу.
За мной присылали машину из Кремля. Конечно, я немедленно выезжал, стараясь угадать по дороге, о чем может идти речь и на какие вопросы придется отвечать. На обдумывание давалось немного времени. От наркомата до дачи езды на машине было минут десять – пятнадцать, – вот и думай что хочешь!
Прибыл в дом, окруженный леском. Дом как дом, одноэтажный.
Прошел одну-две комнаты и вошел в просторную столовую. Назвал ее столовой потому, что посередине стоял большой стол, рассчитанный, по-моему, персон на двадцать. За столом сидели члены политбюро. Конечно, я не считал, сколько их было, но мне показалось, человек десять. Многие стулья пустовали.
Сам Сталин при мне за столом не сидел. Он постоянно прохаживался вдоль стола и негромко говорил.
Сталин поздоровался со мной. Мой приход не нарушил установленного ритма заседания. Меня пригласили присесть к столу. Иногда Сталин прерывал свое высказывание и, приостановившись, глядя на сидящих, как бы выжидал, чтобы кто-то прокомментировал его слова.
На столе лежали какие-то папки и блокноты, чувствовалась в целом деловая атмосфера. Правда, среди бумаг стояло несколько бутылок сухого вина. Но никто из присутствовавших при мне не прикасался к спиртному.
Сталин, продолжая похаживать, обратился ко мне и спросил:
– Как думает Громыко, Рузвельт не преподнесет нам какую-нибудь неожиданность в связи с Крымской конференцией? Не предложит ли он перенести ее на более поздний срок?
Он стал ожидать моего ответа. Я ответил:
– Никаких подобного рода сигналов до посольства не доходило. И видимо, такие мысли у Рузвельта не возникали. Правда, распространяются слухи, что президент серьезно болен и в связи с его физическим состоянием дальние поездки ему не по силам. Но убедительной информации, которая свидетельствовала бы о возможности переноса конференции или ее откладывании, не было. – При этом я добавил: – Рузвельт вообще человек нездоровый. Тяжелый недуг его известен. Но он по-прежнему работает с напряжением. Не так давно встречался с ним и я, и не раз. Никаких намеков, ни прямых, ни косвенных, на возможность переноса конференции ни он, ни кто-либо из его окружения не делали.
Последующие выступления участников заседания были выдержаны в том же деловом ключе. Никто не подчеркивал опасности переноса сроков конференции. Намеченный план действий на предстоящей конференции руководителей трех держав в Крыму был единодушно одобрен. Хотя какой-либо документ не фигурировал.