Читаем Памятные годы (избранные главы) полностью

Надо было снабжать приезжавших товарищей паспортами. Мы доставали паспорта самыми различными способами: получали из больниц документы умерших, нигде не зарегистрированных людей, добывали паспортные бланки в полицейских участках и сами заполняли их. Давали нам свои паспорта и внешне благонамеренные люди, стремившиеся помочь русским революционерам.

Многие наши товарищи, нелегально приезжавшие в Гельсингфорс, знали дом на Генриховской улице с огромной зеленой бутылкой, укрепленной на кронштейне. Это была реклама помещавшегося здесь магазина Вальтера Шеберга. Нам помогал не только сам Шеберг, но и барышни, служившие в его магазине. Они гостеприимно встречали русских революционеров и направляли их по адресам.

Однажды в магазин Шеберга явился преследуемый шпиками Юлий Грожан ("Дмитрий Сергеевич"). По поручению Боевой технической группы Грожан организовал в Гельсингфорсе в 1905 году изготовление взрывчатых веществ.

Не успели Шеберг и Грожан переброситься и двумя словами, как у входа в магазин показались полицейские. Грожан едва успел спрятаться за занавеску. Шеберг, стоя посреди магазина, мог одновременно видеть и его, и полицейских. Воспользовавшись удобным моментом, он одной рукой показал Грожану на бороду и усы, а другой - на заднюю дверь магазина. Рядом была парикмахерская. Грожан быстро сообразил, выскользнул в заднюю дверь и вошел в парикмахерскую. Там он сбрил усы и бороду и спокойно вышел на улицу. Осмотрев магазин и убедившись, что в нем никого нет, полицейские ушли. След Грожана они потеряли.

Большое впечатление произвело на различные круги населения финской столицы Свеаборгское восстание солдат и матросов, подавленное царскими войсками. Участники восстания были окружены симпатиями финнов. Многие участники восстания, которым удалось скрыться из крепости Свеаборг, нашли себе приют в квартирах жителей Гельсингфорса.

Десятки матросов прятал после Свеаборгского восстания в своей квартире и Вальтер Шеберг. Он их кормил, поил, доставал им штатское платье и, снабдив надежными паспортами, отправлял за границу. Многие из матросов, несмотря на грозившую им опасность, стремились в Россию. Шеберг с большим трудом доставал им "чистые паспорта". Иногда у него в квартире собиралось до двенадцати-четырнадцати человек сразу. Они спали на диванах, креслах, на полу.

Постепенно горячее время прошло, уехали беспокойные пансионеры, в их числе были матросы Никита Кощук и Приходько. Оба были сознательными революционерами и своим живым умом, горячим темпераментом импонировали Шебергу. Ехать они хотели только в Россию. Несмотря на все трудности, Шеберг достал им паспорта, и они уехали на родину.

Через некоторое время в газетах появилась заметка о том, что на гауптвахте офицер застрелил матроса по фамилии Кощук.

Шеберг взволновался. Он надеялся, что Никита Кощук уже в Киеве или Харькове, - и вдруг такое сообщение!

Тело матроса перевезли в покойницкую больницы на Фабианской улице. Финские активисты и организация Российской социал-демократической рабочей партии в Гельсингфорсе готовили торжественные похороны и демонстрацию протеста против возмутительного самоуправства царских ставленников.

Весь день Шеберг был сам не свой. Мысль о том, что это может быть его русский друг, не давала ему покоя. Наконец он не выдержал и вечером направился к покойницкой. Вокруг ходил часовой с ружьем. Выждав удобный момент, Шеберг проскользнул в дверь, оказавшуюся незапертой. При помощи зажженной спички нетрудно было отыскать тело Кощука по дощечкам с фамилиями, прикрепленными к изголовью покойников. Шеберг отдернул простыню, но разглядеть лицо оказалось невозможно: оно, как и грудь, было залито запекшейся кровью. Не найдя воды, он, зажигая спичку за спичкой, стал слюной смывать кровь, раньше всего с груди, так как вспомнил, что у Кощука во всю грудь был вытатуирован корабль.

Убедившись, что никакой татуировки на груди покойника нет и что, значит, это не Никита, Шеберг так обрадовался, что, выскочив из покойницкой, чуть не сшиб с ног растерявшегося часового.

На следующий день состоялись похороны и манифестация с красными флагами и венками. Шеберг был в толпе.

Финские и русские товарищи несли множество венков, и, когда процессия проходила мимо Абосских казарм, у окон стояли солдаты, выражавшие сочувствие погибшему товарищу.

Всю дорогу пели "Вы жертвою пали в борьбе роковой".

Единственный свидетель обвинения, совершенно незнакомый мне человек, отказался от ранее данных им показаний.

- Это не тот, - сказал он обо мне. - Тот был маленький, чернявенький, а этого я никогда не видел.

Меня оправдали.

Так закончилось мое годичное пребывание в тюрьме.

Люди большевистского подполья

Эдвард Карлсон

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее