Памятные встречи

В озеро вдается узкая гряда крупных черных камней. На ней рядками сидят чайки. В стороне от них возле молодого тростничка застыла серая цапля. На большой скале отдыхает орел.

Угомонились трясогузки, отстали от меня. Вокруг царит покой, лишь слышен тихий шелест лениво набегающих на берег волн. Черные камни, бирюзовое озеро, далекая полоска желтой пустыни и синее небо — как красиво это водное раздолье! Хочется запечатлеть этот пейзаж на цветную пленку. Но едва я поднимаю с земли палку, чтобы на нее опереть фотоаппарат, и кладу ее на плечо, как все чайки до единой в панике взлетают. Поднимается в воздух серая цапля, поспешно размахивая крыльями, покидает скалу орел. Даже милые трясогузки рассеиваются в стороны. Все птицы, оказывается, зорко следили за мною, не теряя бдительности и недоверия, и палку на моем плече приняли за ружье.

Из множества островов Балхаша, обследованных мною, самый последний я не решился посетить вовсе не потому, что он далек от берега или мешала штормовая погода, барахлил наш старенький мотор, не хватало бензина или времени. Нет! Остров от берега находился в полукилометре, погода стояла тихая, надувная резиновая лодка и мотор были исправны, и бензина хватало на поездку. Причина была особенная.

Остров узенький, маленький, без названия, не более полутораста метров длиной и тридцати — шириной. Он состоит из одних камней без единого пятнышка земли и, видимо, появился из-под воды несколько лет назад, как только стал мелеть Балхаш. Он весь был какой-то необычно пятнистый, и, как мне подумалось, не случайно. Но я не сразу привлек к нему внимание своих спутников: рядом с дорогой показался живописный старинный мавзолей, сложенный из плит песчаника. Я подвел к мавзолею машину, остановил ее и тогда в бинокль убедился: остров был действительно необычный, покрытый черными и белыми столбиками птиц, он походил на арктический берег с пингвинами. Но пингвинов, разумеется, на Балхаше быть не могло.

День кончался. После осмотра мавзолея мы остановились на бивак, и я помчался с биноклем к самой воде, лег на камни. Теперь ветер не качал меня, не мешал пользоваться биноклем, на камнях он лежал неподвижно. Зрелище же было необыкновенным. Среди глубокой синевы озера и неба с кучевыми облаками сверкала полоска каменного острова, усеянная бакланами. Птицы не двигались, лишь кое-кто из них, раскрыв в стороны крылья, сушил оперение, по-видимому, отсыревшее после недавней подводной охоты.

Птиц было очень много, около трех сотен. Они сидели тесно, рядками, черные, со светлыми грудками, действительно похожие на пингвинов. Светлая грудь обычна только у молодых бакланов, взрослые птицы становятся целиком черными.

На самом краю острова, немного в стороне от многочисленного общества, сидел одинокий пеликан, возле бережка плавали царственно величественные белоснежные лебеди. Некоторые из них спали, положив голову на спину. Еще на мелких волнах рядом с островом покачивалась на воде стайка каких-то уток, а на небольшой отмели красовались красновато-коричневые утки-атайки. Птичье царство мирно отдыхало и не обратило внимания на машину и на вышедших из нее людей. До нас было далеко.

Конечно, было бы неплохо снарядить лодку, подплыть на ней к острову, попытаться сфотографировать птиц. Но как-то совестно беспокоить такое большое и мирное общество пернатых.

Вскоре от островка отделилась эскадра лебедей и не спеша направилась в открытое озеро. Караван снежно-белых птиц на темной синеве вечернего озера казался необыкновенно красивым. Никогда никакой зоопарк, в котором обычно содержатся эти птицы, не может сравниться с тем, что было перед моими глазами.

Впрочем, разве может быть что-либо в природе некрасивое и безобразное? Безобразно и некрасиво поднять ружье на эту птицу, на это поразительное совершенство формы и грации.

Лебеди уплыли далеко и скоро слились с белыми гребешками синих волн.

Утром следующего дня, едва взошло солнце, с островка раздалось несколько резких и громких криков, и в воздух стали подниматься бакланы. Небольшими стройными цепочками они покрутились над островом и уселись на воду недалеко от берега. К ним тотчас же подлетели утки, несколько чаек-хохотунов. Лишь лебеди спокойно и величаво сверкали вдали белыми силуэтами.

Целый час плавали бакланы, то смыкались тесным кружком, то вытягивались длинной цепочкой, то устраивали что-то вроде хоровода. Тихо двигаясь, птицы все разом поворачивались в одну сторону, и вся стая разом становилась или черной от спинок, или светлой от грудок.

Не знаю, может быть, все эти перестроения были случайны и хаотичны, но мне показалось, что птицы исполняют какой-то сложный ритуал многочисленного и не случайно собравшегося общества.

Потом все бакланы неожиданно и дружно снялись с воды, перелетели на берег, освещенный солнцем, посидели на нем, погрелись, еще несколько раз сменили место на берегу и скрылись из глаз, быть может, направились на охоту.