Пампа блюз

Сегодня у Карла неплохой день. Ножи и вилки лежат не с той стороны, но зато он почти ничего не забыл, кроме подставок под стаканы и салфеток. На нем черные носки, свободные серые брюки и белая рубашка. Если бы он был чисто выбрит, то выглядел бы очень даже прилично. Я достаю салфетки из ящика, запихиваю одну Карлу за воротник и закатываю рукава его рубашки.

— Спасибо, — говорит Карл.

В среднем он благодарит меня около тысячи раз в день, за все подряд, за тапочки, которые я ему надеваю, масло, которое я намазываю для него на хлеб, и за протертые очки.

— Приятного аппетита, — говорю я.

— Спасибо, — говорит Карл.

В коробке из-под печенья у его ног на полу — целый ворох нарванных им клочков бумаги самых разнообразных оттенков синего цвета, размером с ноготь на большом пальце.

Если я не выспался с утра или к вечеру сильно устал и не могу слушать, как Карл ест, как он пыхтит и прихлебывает, жует и чавкает, я включаю радио рядом с мойкой. Но сейчас радио включать бесполезно, потому что в обеденное время там передают всякую фигню.

— Еженедельный обзор, — говорит Карл.

— Что?

Иногда Карл использует слова, которых я раньше от него не слышал. Когда он ошарашивает меня чем-нибудь эдаким, я невольно вспоминаю, как раньше, до того как его мозги превратились в труху, он рассказывал мне всякие истории.

— Это Сельма так говорит. Еженедельный обзор.

Карл может самостоятельно надеть шляпу, а через три секунды спросить меня, где она. Но иногда в его голове вдруг соединяются два проводка и вспыхивает воспоминание, которое годами хранилось в одном из пыльных уголков его памяти.

— Какой обзор в этой сраной дыре? Мы же не при английском дворе, — говорю я ему немного резко.

У меня тоже бывают плохие дни. Сегодня — один из них. Утром у Карла на волосах был клей, за завтраком он заляпал желтком только что выстиранные пижамные штаны, а когда пришло время принимать ванну, отказался наотрез и вел себя как маленький ребенок.

— Вкусно, — говорит Карл.

Ирония и цинизм на него не действуют. Только когда я кричу на него, он съеживается и ошарашенно смотрит на меня. В такие моменты мне становится страшно стыдно, я извиняюсь перед ним и чищу ему яблоко или мандарин.

— Ну, тогда я спокоен, — говорю я.

Бабушку я знаю только по фотографиям. Она ушла от Карла еще до моего рождения. Почему он именно сегодня вдруг вспомнил о ней, для меня загадка. Словосочетание «еженедельный обзор» Карл явно придумал не сам. На обед у нас сегодня вчерашний шницель, позавчерашняя капуста, рис, сваренный во вторник, и мраморный кекс с прошлой недели. Так что сегодняшний обед действительно можно считать «еженедельным обзором».

— Не забудь про таблетки, — говорю я и придвигаю ему блюдце с таблетками.

— Спасибо.

Карл по одной кладет капсулы на язык и запивает их все разом водой.

Время от времени, не слишком часто, я представляю себе тот день, когда Карл умрет. Иногда, совсем редко, мне хочется, чтобы я пришел утром, а он уже лежит мертвый в постели. Если бы бабушка не бросила его, ухаживать за ним пришлось бы ей. Тот, кто утверждает, что мы вольны распоряжаться своей жизнью по своему усмотрению, ровным счетом ничего не понимает. И уж точно не знает, как это — целыми днями возиться с больным дряхлым дедом.

После обеда я выкатываю из сарая свой тук-тук. Года три назад я видел по телевизору репортаж об Индонезии, где по улицам разъезжают тысячи таких вот моторикш. Хорст, один из местных фермеров, отдал мне сломанный мопед. А я за это починил ему доильную машину. Я довольно хорошо разбираюсь в технике, кое-чему у Масловецки в гараже научился, что-то из книжек почерпнул. Три недели спустя я совершил пробную поездку на тук-туке. Украшать и разрисовывать его я начал уже потом и до сих пор еще клею на стены и крышу кабины все, что попадается под руку: монеты, осколки стекла, отполированные ветром и дождем, пластмассовые игрушки из упаковок мюсли, ненужные ключи, шахматные фигуры, домики улиток, колпаки от колес, белесый мышиный череп. Иногда Масловецки мне кое-что подбрасывает, или Хорст, или Вилли, или Отто. Например, красное стекло от задней фары уже не существующей машины, крышку от бутылки итальянского пива, запонку, жетон для собаки. Анна периодически дарит мне то украшенную дешевыми стразами брошку, то сломанную заколку для волос, блестящую на солнце. Каждую неделю добавляется что-то новое.

Я ставлю тук-тук в тенек и возвращаюсь в дом. Карл сидит в кухне на табуретке и рассматривает свои башмаки. Его руки лежат на коленях, все в морщинах и пятнах, покрытые синими венами. Я видел фотографии, где он еще молодой, такой здоровенный, крутой, с шапкой черных волос и ясными глазами, в которых нет ни тени сомнения или растерянности. Эти фотографии хранятся у него в шкафу в коробке, и мне с трудом верится, что на них тот же самый человек, который сейчас сидит передо мной и не может вспомнить, как завязывать шнурки.